пил оранжад и ел пышку. Он разглядывал всех, кто войдет. Люди отряхивали мокрый снег с пальто и шляп, а он смотрел на них острыми карими глазами, словно собирался писать отчет. Может, так и было, он же учился у отца. Тот говорил:

— Понимаете, сэр, если вы хотите давать показания, это осложнит дело.

— До суда не дойдет.

— Порешите миром?

— Нечего решать, — сказал я. — Нельзя волноваться из-за человека по фамилии Смитт. Просто хочу на него поглядеть, вот и все,

— Лучше всего сказать, что проверяете счетчик.

— Не могу я надеть форменную фуражку.

— Понимаю, сэр. Я тоже таких вещей избегаю. И хотел бы, чтоб мальчик избегал, когда подрастет. — Он следил печальным взором за каждым движением сына. — Он просил мороженого, сэр, но я отказал, холодно. — И он вздрогнул, словно бы от одной мысли. Я не сразу понял, что он имеет в виду, когда он добавил: — У каждого дела своя честь.

— Вы не отпустите сына со мной? — спросил я.

— Если вы пообещаете, сэр, что ничего дурного не будет, — неуверенно ответил он.

— Я не хочу заходить, когда миссис Майлз там.

— При чем тут мальчик, сэр?

— Я скажу, ему стало плохо. Мы спутали адрес. Им придется пустить его ненадолго.

— Это он может, — гордо сказал Паркис. — Перед Лансом никто не устоит.

— Его зовут Ланс?

— Ланселот, сэр. Как рыцарь Круглого Стола.

— Удивительно! Такой неприятный эпизод…

— Этот рыцарь нашел Грааль, сэр.

— Нет, то Галахад. Ланселота застали с Гиневрой. Почему нам хочется дразнить невинных? Из зависти? Паркис печально проговорил, глядя на сына так, словно тот его предал:

— Не слыхал…

На следующий день, вопреки воле отца, я купил мальчику мороженое по дороге к Седар-роуд. У Генри были гости, так сообщил Паркис, и я мог не беспокоиться. Паркис вручил мне сына, почистив его как следует. Тот был в самом лучшем, он ведь впервые выходил на сцену вместе с клиентом, а я — в самом худшем. Земляничное мороженое упало ему на пиджак, получилось пятно. Я сидел тихо, пока он не съел все до капли, потом спросил:

— Еще порцию? Он кивнул.

— Земляничного?

— Ванильного, — ответил он, и прибавил: — Пожалуйста. Вторую порцию он ел осторожно, облизывал ложку, словно удалял отпечатки пальцев. Я взял его за руку, и мы пошли на Седар-роуд как отец с сыном. «Ни у меня, ни у Сары нет детей, — думал я. — Разве семья, дети, тихая, скучная жизнь не лучше вороватой похоти, и ревности, и этих доносов?»

Я нашел звонок верхней квартиры и сказал мальчику:

— Помни, тебе худо.

— Если они мне дадут мороженое…— начал он. Паркис научил его прикидывать заранее.

— Не дадут.

Видимо, двери открыла мисс Смитт, женщина средних лет с седыми тусклыми волосами, как на благотворительных базарах. Я спросил:

— Мистер Уилсон тут живет?

— Нет. Простите, вы, наверное…

— Вы часом не знаете, он не на первом этаже?

— Здесь никакого Уилсона нет.

— О Господи! — сказал я. — Тащил мальчика в такую даль, ему худо… На мальчика я взглянуть не решался, но мисс Смитт смотрела так, что я знал: тихо и верно он исполняет свою роль. Мистер Сэвидж был бы рад принять его в свою команду.

— Пускай зайдет посидит, — сказала она.

— Спасибо вам большое.

Думал я о том, часто ли Сара входила в эту тесную переднюю. Я был у X. Наверное, коричневая шляпа на вешалке принадлежала ему. Его пальцы — те пальцы, которыми он трогал Сару, — каждый день поворачивали эту ручку, открывали дверь, за которой желтым пламенем горел газ, лампы под розовыми абажурами светили сквозь снежно-серый сумрак, стоял диван в ситцевом чехле.

— Дать вашему сыну воды? — спросила мисс Смитт.

— Спасибо вам большое.

Я вспомнил, что уже говорил это.

— Может, апельсинового соку?

— Не беспокойтесь.

— Соку, — твердо сказал мальчик, подумал и прибавил: — Пожалуйста.

Она вышла. Мы остались одни, и я на него взглянул. Он скрючился на диване и в самом деле выглядел плохо. Если бы он не подмигнул мне, я бы подумал, что… Мисс Смитт принесла сок, я сказал:

— А где спасибо, Артур?

— Его зовут Артур?

— Артур Джеймс.

— Какое старинное имя!

— У нас старомодная семья. Его мать обожала Теннисона.

— Она?..

— Да, ее нет.

Мисс Смитт с состраданием посмотрела на мальчика.

— Наверное, он очень утешает вас.

— И беспокоит, — сказал я. Мне становилось стыдно — она всему верила. Зачем я пришел? Этого Х я навряд ли увижу, и стану ли я счастливей, если встречусь с ним лицом к лицу? Я изменил тактику.

— Надо мне представиться, — сказал я. — Бриджес.

— Смитт.

— Мне кажется, я вас где-то видел.

— Навряд ли. У меня память на лица.

— Может быть, на Коммон?

— Да, я там бываю с братом.

— Не Джон ли Смитт?

— Нет, Ричард. Как мальчику, лучше?

— Хуже, — сказал Паркис-младший.

— Температуру измерить не хотите?

— А можно мне еще соку?

— Это ведь не повредит? — сказала она. — Бедный мальчик. Наверное, простудился.

— Мы и так вас замучили.

— Брат никогда не простил бы, если бы я вас не пригласила. Он очень любит детей.

— Он дома?

— Вот-вот придет.

— С работы?

— Вообще-то он работает по воскресеньям…

— Священник? — не без ехидства спросил я и с удивлением услышал:

— Не совсем.

Какая-то озабоченность разделила нас, словно занавес, и за ним осталась мисс Смитт со своими домашними делами. Тут входная дверь открылась и вошел X. В полумраке передней он показался мне красивым, как актер (такие люди часто смотрятся в зеркало), и пошловатым. Я подумал, печально, совсем