слышать, что вас это задело за живое, и с удовольствием приму помощь, но в данном случае наше сотрудничество не может стать улицей с двусторонним движением.

— Вы что, собираетесь читать профессиональному адвокату лекцию по вопросам прав и обязанностей клиентов? Боже праведный, уважаемая мисс Милхаун, пощадите меня.

— Ладно уж, примите извинения, — сказала я, окинув взглядом его мощные руки и снова посмотрев ему в глаза. — Просто не люблю, когда мне пудрят мозги.

После этих слов он расслабился и улыбнулся уже намного добродушнее.

— Но помнится, вы говорили, что пока у вас маловато информации об этом деле, — заметил он. — Что именно вы собираетесь здесь раскопать? Ведь вы дотошная ищейка.

Усмехнувшись, я ответила:

— Послушайте, сейчас и правда довольно трудно сказать, каковы шансы на успех. Да, я еще плохо представляю общую картину, и это меня беспокоит.

— Угу, понятно, ведь вы занимаетесь расследованием уже целых два дня, не так ли?

— Да, около того.

— В таком случае имеете право сделать небольшой перерыв. — Он отпил глоток пива, с легким стуком поставил бутылку на журнальный столик и произнес:

— Должен признаться, я был вчера с вами неискренен.

— О чем вы?

— О Либби Гласс. Я действительно не знал, кто она такая, хотя подозревал, что у Лоренса что-то с ней было.

И мне в тот момент просто показалось, что это не очень касается предмета вашего расследования.

— Не понимаю, с чего вы так решили, — удивилась я.

— А вот теперь хочу кое-что рассказать. Может быть, это вам пригодится — кто знает? Мне кажется, с тех пор как он умер, я все время пытаюсь представить его лучше, чем он был на самом деле. Лоренс заводил немало любовных интрижек. Но вкус всегда безошибочно приводил его к состоятельным подругам. Обычно это бывали дамы уже немолодые. Как говорится, если хочешь выглядеть элегантно сам, то подыщи себе аристократку.

— А что собой представляла эта Либби Гласс?

— Толком я так и не знаю. Доводилось встречаться с ней пару раз по делам, когда она оформляла наши налоговые платежи. Выглядела девочка довольно привлекательно. Молодая, лет двадцати пяти — двадцати шести.

— Он никогда не рассказывал вам, что у него была с ней связь?

— Чего нет, того нет. Вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь трепался по поводу своих похождений.

— Настоящий джентльмен, — похвалила я.

Скорсони пристально взглянул на меня.

— Я вполне серьезно, — поспешила я исправить свою оплошность. — Насколько мне известно, в вопросах своих отношений с женщинами он всегда держал рот на замке. Только это и имелось в виду.

— Ну да, на замке. Но каждый свой роман он принимал очень близко к сердцу. Кстати, это помогало ему и в его адвокатской деятельности. Кроме того, Лоренс не оставлял никаких писем, никаких телеграмм. Последние полгода перед смертью он был одинок и избегал новых приключений. Одно время я даже думал, что бедняга заболел, но это было, если хотите, не физическое расстройство, а что-то психическое. Надеюсь, вы меня понимаете.

— В тот вечер перед смертью Лоренса вы с ним выпивали, не так ли? — спросила я.

— Да, мы вместе обедали. В «Бистро», это в центре города. Никки в тот день куда-то отлучилась, а мы с ним сначала слегка загуляли, а потом решили перекусить. Насколько помню, выглядел он вполне здоровым.

— А у него был с собой в тот день антиаллергенный препарат?

Скорсони помотал головой:

— Он не очень увлекался лекарствами. При себе у него всегда был, пожалуй, только тайленол на случай головной боли, но он редко прибегал к помощи это лекарства. Даже Никки обратила внимание, что он принимал атиаллергенные пилюли только дома. Должен быть еще кто-то, имевший доступ к его лекарствам.

— Либби Гласс когда-нибудь наведывалась сюда?

— Что касается деловых визитов, то, насколько я знаю, нет. Она, может, и приезжала в город, чтобы повидаться с ним, но сам он об этом молчал. Да и зачем?

— Пока не знаю. Я просто прикидываю, кто бы мог подсыпать им обоим отраву и примерно в одно и то же время. Она умерла лишь через четыре дня после него, но это легко объяснить тем, что каждый из них принял свои пилюли, когда сам счел нужным.

— О ее смерти мне мало что известно. По-моему, в местных газетах об этом тоже ничего особенного не сообщалось. Зато я совершенно точно знаю, что он наведывался в Лос-Анджелес примерно за десять дней до своей смерти.

— Любопытно. В любом случае я тоже собираюсь туда съездить. Может, удастся что-нибудь выяснить.

— Думаю, мне пора, — сказал он, взглянув на часы и поднимаясь. Я тоже встала и проводила его до дверей, отпуская с какой-то внутренней неохотой.

— Как вам удалось так похудеть? — поинтересовалась я на прощание.

— Ах вот вы о чем! — оживился Чарли, похлопав себя по животу. Склонившись ко мне поближе, он поведал чрезвычайно интимную информацию о жесточайших мерах по самоограничению и самоконтролю:

— Во-первых, я выбросил к черту все конфеты и шоколадки, которыми были завалены ящики моего стола, — проговорил он мне на ухо конспиративным тоном. — Все эти «Сникерсы», «Три мушкетера» и «Хершез киссез» — знаете, такие пирамидки в золотистой фольге и с маленькими ярлычками на конце? Я их поглощал не меньше сотни в день...

Мне хотелось весело рассмеяться, потому что рассказывал он все это таким напыщенным и серьезным тоном, словно исповедовался в тайной страсти к ношению женских колготок. Повернув лицо и испытывая подсознательное удовольствие от того, что стою почти вплотную к нему, я шутливо продолжила начатую тему:

— И даже батончики «Марс» и «Крошка Руфь»?

— Да, в огромном количестве и каждый день, — подтвердил он. Я ощущала жар, исходящий от его разгоряченного лица, и искоса наблюдала за ним. Он заразительно рассмеялся сам над собой, продолжая сбивчиво что-то рассказывать, и вдруг его глаза встретились с моими, задержавшись на одно мгновение дольше положенного. — Еще увидимся, — торопливо сказал он.

Мы как-то очень долго пожимали друг другу руки на прощание, я не сразу понял почему, — наверное, чтобы избежать более опасных прикосновений. Даже от этого дружеского рукопожатия волоски на моей руке встали дыбом. А моя система раннего оповещения не среагировала, оставив меня в недоумении, как же все это понимать. Похожее ощущение я испытала когда-то, стоя у распахнутого окна на двадцать первом этаже, — жуткое желание броситься вниз головой. В моей жизни мужчины всегда занимали довольно видное место, и, судя по всему, история грозила повториться. Хотя, как всегда, не вовремя, подумалось мне.

Когда в шесть вечера я подкатила к входу в «Корнере К-9», Гвен как раз закрывала дверь на ключ. Опустив стекло, я высунула голову и окликнула ее:

— Может, поедем вместе на моей машине?