«Человек, – говорите вы, – выходя из рук божьих, был чист, невинен и добр, но его натура была испорчена в наказание за грехи».

Если человек мог грешить, даже выходя из рук божьих, его натура, следовательно, не могла быть совершенной. Почему бог допустил, чтобы человек грешил и чтобы натура его испортилась? Почему бог позволил искушать человека, хорошо зная, что этот последний слишком слаб, чтобы сопротивляться соблазнителю? Почему бог создал сатану, злого духа, соблазнителя? Почему бог, желающий лишь добра роду человеческому, не уничтожил раз и навсегда стольких злых гениев, природа коих враждебна нашему счастью? Или, проще, почему бог создал злых гениев, победы которых и ужасное влияние на все человеческие расы должен был он предвидеть? Наконец, по какой случайности во всех религиях мира злое начало имеет столь ясно выраженный перевес над добрым началом, либо над божеством?

Рассказывают о простодушии, делающем честь доброму сердцу одного итальянского монаха. Этот добрый человек, проповедуя, однажды счел необходимым объявить своим слушателям, что в силу размышлений и откровения небесного он нашел наконец верное средство для того, чтобы сделать людей счастливыми.

«Дьявол, – сказал он, – соблазняет людей для того, чтобы иметь в аду товарищей по несчастью, – обратимся же к папе, который хранит ключи и от рая и от ада, попросим его помолиться богу во главе всей церкви о том, чтобы господь помирился с дьяволом, снова вернул ему свою милость, восстановил его в былом достоинстве, что не может не положить конец зловещим дьявольским планам, направленным против рода человеческого».

Может быть, добрый монах не видел, что для него дьявол так же полезен, как бог для слуг господних; эти последние слишком много пользы извлекают из ссор бога с дьяволом, чтобы согласиться на заключение мира между двумя врагами, на битвах которых между собой зиждится и их существование, и их доходы. Если бы люди перестали поддаваться соблазнам и грешить, служители божьи стали бы бесполезны для них. Манихейство является, очевидно, стержнем всех религий; но к несчастью дьявол, изобретенный для того, чтобы оправдать божество от подозрений в жестокости, каждую минуту доказывает нам бессилие либо неловкость своего небесного врага.

Натура человека, говорят, должна обязательно развращаться, ибо бог не дал ей безгрешия, являющегося неотъемлемой частью божественного» совершенства. Но если бог не мог сделать человека безгрешным, зачем трудился он над созданием человека, природа которого должна обязательно развращаться и который, следовательно, должен оскорбить бога? С другой стороны, если бог сам не мог сделать человеческую натуру безгрешной, по какому праву наказывает он людей за то, что они не безгрешны? Это – право сильного, но право сильного называется насилием, а насилие не приличествует самому справедливому из существ. Бог был бы крайне несправедлив, если бы он наказывал людей за то, что они не разделяют божественного совершенства, либо за то, что они не могут быть богами, как он.

Разве не мог бы бог, по меньшей мере, дать всем людям такую долю совершенства, на которую способна их природа? Если какие-то люди добры либо могут быть приятны своему богу, почему этот последний не оказал подобной милости либо не дал таких же способностей всем человеческим существам? Почему количество развратных людей настолько превосходит количество людей добродетельных? Почему бог в том мире, который он хотел населить достойными людьми, имеет одного друга на десять тысяч врагов? Если правда, что бог проектирует создание на небе двора из святых, избранных, либо людей, которые будут жить на земле согласно его принципам, то не создал ли бы он более многочисленного, блестящего почетного для него двора, если бы образовал этот двор из всех людей, которым он, создав их, смог сообщить некоторую степень добра, необходимого для достижения вечного блаженства? Наконец, не было ли бы проще совсем не извлекать человека из небытия, чем создать его существом полным недостатков, непокорным своему создателю, беспрестанно готовым погубить самого себя из-за рокового злоупотребления своей свободой? Вместо того, чтобы создавать людей, совершенный бог должен был бы создавать ангелов, более послушных и покорных. Ангелы, говорят, свободны, некоторые из них грешили, но по крайней мере не все грешили, не все злоупотребляли своей свободой, чтобы бунтовать против своего господина. Разве не мог бог создать лишь ангелов более благородного разбора? Если бог создал ангелов, которые не грешили, не мог ли он создать людей безгрешных, то есть таких, которые никогда не злоупотребляли бы своей свободой для злодеяний? Если избранные им неспособны грешить в небесах, не мог ли бог сделать людей безгрешными на земле?

Не упускают случая сказать нам, что громадное расстояние, отделяющее бога от людей, необходимо делает образ его действий тайной для нас и что мы не имеем права обращаться с вопросами к нашему господину.

Удовлетворительно ли это объяснение? Поскольку дело идет, по-вашему же, о моем вечном блаженстве, разве я не вправе критиковать образ действий самого бога? Лишь в чаянии счастья, которое они надеются получить, люди подчиняются божьему владычеству. Деспот, которому люди подчиняются лишь из страха, господин, которому нельзя задавать вопросов, повелитель, совершенно недоступный, не может заслужить уважения разумных существ. Если образ действий бога – тайна для меня, следовательно, он не для меня. Человек не может ни поклоняться, ни восторгаться, ни уважать, ни подражать образу действий, в котором все недоступно пониманию либо о котором можно составить себе лишь отрицательное представление. По крайней мере нельзя требовать, чтобы поклонялись всему тому, что недоступно нашему пониманию, и настаивать, что все непонятное уже само по себе достойно восхищения.

Священники! Вы беспрестанно твердите нам, что пути бога неисповедимы; что его пути – не наши пути; что его мысли – не наши мысли; что безумие – жаловаться на его управление нами, мотивы и движущие силы коего нам абсолютно неизвестны; что безрассудно было бы расценивать его решения несправедливыми, ибо они непостижимы для нас. Но разве не видите вы, что, говоря таким образом, вы разрушаете своими собственными руками все свои глубочайшие системы, имеющие единственной целью показать нам пути божества, называемые вами непостижимыми? Вы, следовательно, постигли его решения, его пути, его цели? Вы не решитесь сказать это, и, хотя рассуждаете без конца о вышеупомянутом, вы понимаете не больше нашего. Если вы знаете, благодаря случайности, план бога, которым заставляете нас восторгаться, – в то время как многие находят его недостойным справедливого, благого, умного и рассуждающего существа, – не говорите, что этот план непостижим. Если же вы, как и мы, не знаете этого плана, будьте снисходительнее к тем, кто чистосердечно признается, что не понимают в нем ничего либо не видят в нем ничего божественного. Перестаньте преследовать за мнения, в которых вы сами ничего не понимаете; перестаньте раздирать друг друга на части из-за грез и предположений, которые на проверку оказываются противоречивыми. Говорите нам о предметах разумных и действительно полезных человеку и ни слова больше о неисповедимых путях бога, о которых вы можете бормотать лишь что-то невразумительное и противоречивое.

Беспрестанно повторяя нам о необъятных глубинах божественной мудрости, запрещая нам исследовать эти глубины, предостерегая нас против суждения о боге с точки зрения нашего слабого разума,