отпущение грехов, уговорили доставить туда королевских невест. К тому же она должна была получить полную свободу действий, чтобы прочно обосноваться в Голдсборо. Несомненно, выбор лица, способного осуществить такой замысел, был весьма удачен. Разве мог бедняга Пон-Бриан, подосланный к Анжелике с целью склонить ее к неверности, сравниться с таким шедевром соблазна, каким была Амбруазина? «Соблазнительница на любой вкус», — так с иронией отозвался о ней Виль д'Авре.

Разве представлял себе тогда отец д'Оржеваль, какая буря жгучей ненависти разыграется в душе «раскаявшейся грешницы», какая сила толкнет ее, когда она окажется лицом к лицу с неожиданно стойкой соперницей, на то, чтобы превысить данные ей полномочия. Все это предстояло выяснить уже в Квебеке, встретившись с трезвомыслящими, добропорядочными людьми.

Пока же Анжелика то и дело мысленно переносилась в город, который ей предстояло покорить, в город на красном гранитовом берегу большой реки. Они уже плыли по зыбким волнам по-зимнему холодного моря, в свете пурпурных закатов и перламутровых полярных зорь.

Неподалеку от большого острова Антикости, населенного белыми медведями и крикливыми птицами, Жоффрей де Пейрак приказал собрать весь свой флот.

Требовалось определенное время для того, чтобы рассеянные по водному пространству корабли смогли собраться в одном месте. Граф де Пейрак, воспользовавшись этой паузой, пригласил Анжелику в роскошную капитанскую каюту, служившую им местом уединения во время плавания.

Каюта капитана! Сколько воспоминаний навевала она им обоим! Здесь Анжелика слезно умоляла Рескатора спасти ее друзей-протестантов, здесь, в другой раз, она, стоя на коленях, умоляла помиловать их, здесь Пейрак впервые, сорвав маску, показал ей — о, сколь ошеломляющей была радость! — свое воскресшее к жизни лицо, здесь после пятнадцатилетней разлуки, заключив ее в объятия, он вернул ей утерянное счастье. Эта великолепно, с восточной роскошью и комфортом обставленная комната, освещенная блеклым светом, проникающим через огромное окно в золоченой раме, всегда будет напоминать им о столь мучительных и так сказочно прекрасных мгновениях возвратившейся к ним весны.

— У меня для вас приготовлен подарок, — сказал Жоффрей де Пейрак, указывая на футляр для драгоценностей, лежащий на столе. — Вы не забыли, что мы сказали друг Другу в тот далекий памятный день?.. Что никогда больше не расстанемся…

— Может быть, это было самонадеянно с моей стороны, но я почувствовала тогда, что, если жизнь и заставит нас еще раз надолго разлучиться, то все равно соединяющие нас узы никогда уже не смогут порваться.

— То же самое подумал и я. Мне кажется, наступил момент…

Он замолчал и, взяв руки Анжелики в свои, нежно, задумчиво посмотрел на нее, словно собираясь с мыслями.

— ..Мне кажется, наступил момент, когда следует перед всем миром подтвердить существование священных уз, уже давно соединяющих нас, и символ которых был некогда так безжалостно отнят у нас.

Граф открыл футляр, и она увидела два сверкающих на черном бархате золотых обручальных кольца. Надев одно из них на безымянный палец своей левой руки, он также, как когда-то, стоя под благословением тулузского епископа, надел другое кольцо на палец Анжелики. Потом, склонившись, поцеловал ее руки и страстно прошептал:

— На всю жизнь, до самой смерти, навсегда… Не так ли, мое сокровище, моя любовь, моя возлюбленная жена?

Ветер крепко надул паруса. По сигналу суда снялись с якорей и продолжили свой путь на северо- запад. Второго ноября, ясным, по-зимнему холодным утром, корабли обогнули мыс Гаспе и вошли в устье реки Святого Лаврентия.