я и решил просить о помощи вас, мадам, потому что знаю, что вы не состоите в их банде. Как-то ночью я прятался на дереве, они об этом не знали, сидели у костра и разговаривали о герцогине. Они считают ее своей предводительницей. Они называют ее Велиалит. Они говорили и о вас, и о вашем супруге, господине де Пейраке. Они считают, что ей надо решиться убить вас до его возвращения, потому что хоть она и очень сильная женщина, но вы, возможно, сильнее ее. Я и подумал, что только вас я могу попросить о помощи.

Он протянул к ней трясущиеся руки:

— ..Если вы и взаправду сильнее ее, то помогите мне, Загородная дама!..

Несмотря на бретонский акцент молодого матроса, Пиксарет понял главный смысл его рассказа.

— Что можно сделать? — спросила Анжелика, обращаясь к нему.

— Я отведу его к Униаке, — ответил индеец, — он находится сейчас в хорошем месте, и сил у нас стало больше: из большой деревни Труро к нам подошли мик-маки, родственники Униаке. Правда, иногда они так напиваются, что сами не знают что говорят и чего хотят. То они слушают матросов с тех двух кораблей, которые бросили якорь за мысом, — там они достают водку, то слушают Униаке, нашего самого большого вождя, который говорит им что дикие гуси никогда не будут садиться на пруды того народа, который теряет рассудок осенью, как раз перед их пролетом.

Но их племя поддержит нас, когда настанет день мести. Этот день уже близок, и тогда Дети Зари выйдут из лесов и снимут скальпы с голов твоих врагов и тех, кто убивал наших братьев.

Добраться до леса надо было, пока не рассвело. Проводить молодого матроса до лагеря мик-маков мог только Пиксарет. Поэтому, захватив свой лук и стрелы, он поскорее вывел своего юного подопечного из дома Анжелики.

Анжелика чувствовала себя отвратительно. Лихорадка никак не отпускала ее. Она кашляла, в хотя ей очень хотелось снова залезть под грубое одеяло, заставила себя приготовить отвар и наложить повязку на раненую ногу, которая снова воспалилась. Нужно во что бы то ни стало восстановить силы, иначе ее могла постигнуть участь тех проклятых королев из старинных преданий, которых без особого труда душили в постели подосланные убийцы; это нужно хотя бы для того, чтобы успеть в случае необходимости нажать на спусковой крючок пистолета.

Подбросив охапку щепок на тлеющие угли, она проковыляла к баку, наполнила водой чугунный горшочек и подвесила его над огнем. Присев на камень у очага, она принялась ждать, пока вскипит вода.

Вся эта несложная работа лишила ее сил, она взмокла от пота. Плотно закутавшись в одеяло на индейский манер, она прижалась лбом к каменной стенке очага и, глядя на пляску огня, застыла в полузабытьи. Мысли ее оставались ясными и живыми, но она потеряла всякую власть над своим телом и сидела, как парализованная.

После ухода Пиксарета Анжелика была в таком состоянии, что даже не подумала прикрыть дверь, ни тем более задвинуть засов. И вдруг она почувствовала рядом с собой чье-то присутствие, скорее, не человеческое, а призрачное, будто к ней приближался скользящим шагом какой-то дух, какое-то привидение, которое могло проникнуть в дом и при закрытых дверях, просто через стену.

В отсутствие Пиксарета, который всегда бы защитил ее, первой реакцией Анжелики была мысль позвать на помощь, схватиться за пистолет. Но инстинкт подсказал ей, что возникшая опасность пока не угрохала ее жизни, и она не шевельнулась. Что ж, почему бы не сыграть партию с духом, который наносит ей визит. Обмен ударами, немного крови, пустяковая царапина… Ничего особенного, можно и духа обратить в бегство, и пусть он потом зализывает раны. Надо продержаться, завтра или послезавтра Жоффрей будет здесь…

— Я увидела у вас свет, — сказала Амбруазина. — Так значит, вы не спите?.. Значит вы больше не спите вообще?..

Амбруазина мечтала о реванше. Когда она подошла к камину, и огонь высветил ее лицо, Анжелике почудилось, что она видит в театре сцену Фауста и Мефистофеля, выходящего из адского пламени. Это не было ни красиво, ни уродливо, а просто странно. Как будто ей явилась статуя с зияющими дырами под бровями, чтобы, спустя мгновение, обрести человеческие глаза.

Анжелика подумала, что при свете ее лицо должно выглядеть привлекательнее лица герцогини, но увы! Новый приступ кашля и поиски платка лишили ее этого преимущества.

Амбруазина ликовала:

— Вы больны. Теперь вам ясно, как далеко простирается моя власть. Мне понадобилось всего несколько дней, чтобы полностью извести ваше великолепное здоровье.

— Простудиться может каждый, — ответила Анжелика. — Для этого совершенно необязательно вызывать плохоньких специалистов из ада.

— Все шутите! — сказала Амбруазина, скрипнув зубами. — Вы просто неисправимы. Неужели вы и впрямь не понимаете, что вас ждет смерть? Вы должны были погибнуть уже не менее ста раз. И если этого не произошло, то только потому, что я не хотела вашей смерти по-настоящему… Но настанет день, когда я дам приказ, и…

— Ничего подобного — мне покровительствует судьба, счастливый случай. Даже арабы признают, что мне сопутствует везение, а это означает, что я не могу умереть от руки врагов.

— Какая чушь!

Однако версия Анжелики несколько обеспокоила герцогиню, и она, не снимая с себя длинного черного плаща, принялась ходить взад и вперед по комнате. Она снова обрела свое очарование — падающие на плечи волосы, идеально красивое, смелое и энергичное лицо, яркие губы над белоснежной линией зубов.

— Скажите, — внезапно спросила Анжелика, используя замешательство Амбруазины, — кто для вас отец д'Оржеваль?

— А я его знаю очень давно, — ответила Амбруазина. — Нас было трое детей в Дофине, которые сдружились, потому что были сильнее всех. Мы вместе бегали по лесам и полям. Казалось, что в каждом из нас горел огонь, что в нас вселились тысячи беспокойных духов. Замки наших родителей были расположены по соседству. Это были мрачные старинные строения, в которых водились привидения, но обитатели этих замков были еще более странными и непредсказуемыми существами, чем сами привидения. Отец его отличался свирепостью и жестокостью: он заставлял своего ребенка участвовать в истреблении протестантов. Моя мать, прозванная злой волшебницей, прекрасно составляла любые яды, а мой отец- священник общался с дьяволом. Вторым моим приятелем был Залиль, сын моей кормилицы. Его колдунья- мать научила сына приколачивать мертвых летучих мышей к межевым столбам и подбрасывать дохлых жаб у порога домов. Но сильнее меня и Залиля был он, со своим магическим синим глазом. Почему он предал нас? Почему присоединился к армии черных сутан с крестом на груди? Захотел послужить добру? Безумец! Ведь стереть прошлое невозможно. Он знает меня, знает, на что я способна, и иногда мне нравится работать на него, как раньше. У врат ада мы вновь становимся сообщниками… Вы понимаете?.. В день, когда вы будете сломлены, я могла бы присоединиться к нему, и, может быть, он тогда вспомнит меня. Его презрение, отрешенность, превосходство жгут меня, как раскаленное железо. Когда-нибудь я уговорю Залиля убить его.

— А кто он сейчас, Залиль?..

Амбруазина не ответила. Конвульсивно вздрогнув, она закрыла глаза, как бы погрузившись в прошлое.

Связь между деталями теперь проступала отчетливее. Залиль — это, видимо, человек с бледным лицом, тот самый брат, о котором говорила Петронилья Дамур. «С нами жила также моя кормилица, мать Залиля!..» Этот сатанинский альянс был не очень заметен, потому что принимал земные формы: благородная дама, употребляющая свое состояние на завоевание новых земель и другие богоугодные дела