раньше Соединенных Штатов», - кричал, сверкая очками и припечатывая каждое слово сухим старческим кулачком, экс-президент Трумэн.

Промышленники и банкиры, может быть, раньше всех поняли, что «ликвидация отставания» - это в переводе на более привычный для них язык означает просто очень большой куш и, не ожидая конца правительственных дебатов, потихоньку уже начали дележку шкуры еще не убитого медведя. «Нация имеет право ожидать, - вещала их устами «Нью-Йорк геральд трибюн», - что достижение русских подтолкнет осуществление американских программ по запуску сателлита к развитию ракетного орудия».

Наконец легко можно представить себе, что среди всех недовольных и негодующих были искренние патриоты, которым было чертовски обидно, что все обещания и посулы обернулись обманом и позором, оскорблявшими их национальное чувство. Популярный «комический» журналист Джон Вилфорд писал в своей книге «Мы достигли Луны»: «Хотя некоторые официальные лица в Вашингтоне и называли спутник «глупым шариком», американцы восприняли его как вызов». Кстати, на этом единственно бескорыстном чувстве сразу постарались сыграть. «Я не верю, - говорил тогда будущий президент Л.Джонсон, - что это поколение американцев желает примириться с положением, когда приходится ложиться спать каждую ночь при свете коммунистической луны».

Намек на «советскую угрозу» слышится в этих словах очень ясно. И легко понять, что, пожалуй, самыми яростными критиками правительства Эйзенхауэра были военные. Явно не довольствуясь своим положением, они нападали на президента в надежде, что теперь, когда «красная угроза» проявилась столь очевидно, их голос в обсуждении всех проблем страны должен стать решающим. Эта точка зрения отражена в словах известного обозревателя Дрю Пирсона: «Несмотря на всю иронию этого факта, падение могущества нации началось именно с момента, когда ее руководителем стал один из наиболее прославленных генералов».

Сторонники политики с «позиции силы» требовали «признания раз и навсегда, что вопрос о поддержании нашего военного превосходства должен пользоваться абсолютным преимуществом перед всеми другими вопросами». Командующий стратегической авиацией США генерал Пауэр говорил: «Теперь мы должны думать о космосе. Подобно тому как авиационное превосходство во время Второй мировой войны означало победу, может статься, что завоевание космоса приведет в следующей войне к завоеванию всего мира». Министерство обороны сообщило, что оно «приступило к интенсивному изучению, каким образом проникнуть в космос еще дальше, чем это сделал Советский Союз, и нейтрализовать с помощью этого советскую военно-психологическую и техническую инициативу».

Эта последняя фраза - зародыш программы «звездных войн». Еще вообще не «проникли», но сразу начали думать, как «проникнуть дальше». Рожденный скоро термин «космическая гонка», по сути, имеет абсолютно тот же смысл. «Национальный престиж, а не научные цели был той главной движущей силой, которая заставила нас вступить на путь космической гонки», - признается позднее, уже осенью 1965 года, «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт». Да, на старте американская космонавтика ставила перед собой задачи не научные, не технические и даже не стратегические главным образом, а прежде всего чисто политические.

А ларчик открывался очень просто. «Холодная война» окружила нашу страну плотным кольцом военных баз, на которых размещались «дальнобойные» бомбардировщики, оснащенные атомным оружием, у нас таких баз не было. Попытка создать такую базу на Кубе окончилась конфузом. Поэтому единственным решением, которое бы обеспечивало военный паритет, была межконтинентальная баллистическая ракета с водородной боеголовкой. Такая ракета «Р-7» и была создана в 1957 году в конструкторском бюро Сергея Павловича Королева. Еще приступая к ее проектированию, он понял, что подобная машина способна вывести на орбиту искусственный спутник Земли. И сделал это в фантастически короткие сроки: через 43 дня после первого удачного старта «Р-7». Поэтому и первый спутник, и последующие космические аппараты Королева, включая орбитальные пилотируемые космические корабли, при всем их абсолютно мирном назначении рождением своим обязаны в общем военной технике, и спустя много лет мы это признали.

Но какая бы ракета ни запустила «красную Луну», главное, что она ее запустила. Это была реальность, и в США понимали, что нужно запустить свой спутник, доказать, что это по зубам американской технике, успокоить перепуганного обывателя, ну а дальше что? Ведь надо обязательно «проникнуть в космос еще дальше». Взгляд поднимался к орбите нашего космического первенца, повинуясь требованию, скользил дальше и упирался... в Луну! Уму непостижимо, что бы предприняли американцы, свидетелями какой космической эпопеи стал бы мир, если бы у Земли не было Луны, если бы она была такой же одинокой, как Венера!

Луна - не озарение и не результат выбора. Луна - обязанность. К Луне нельзя было не прийти, следуя логике всей тогдашней американской политики. Космонавтика США оказалась в плену политических предначертаний. И словно рыба, попавшая в конус верши, она могла двигаться вперед по каналу, который сужался по мере ее движения все более, оставляя все меньше свободы и обрекая в конце пути на непременную и безвозвратную ловушку - Луну...

Вот почему Управление научно-исследовательских работ Министерства обороны, следуя этой логике, признает: «Основная часть гражданской космической программы, включая пилотируемые полеты, исследование Луны и планет, вызвана к жизни спутником». Вот что дает нам право начинать историю программы «Аполлон» с действительно исторической даты - 4 октября 1957 года.

Линдон Джонсон сказал однажды:

- Спутник вывел нас из летаргии...

Президент Эйзенхауэр в первые дни «послеспутниковой эры» (термин этот не я придумал, это американский «postsputnik time») ходил с лицом загадочным и всем своим поведением старался показать, что все это для него не новость, все он знал заранее и - более того - в противовес «красной Луне» у него есть нечто не менее весомое, о чем он до поры не может распространяться, блюдя интересы национальной безопасности. Этот мимический спектакль сборов больших не сделал, даже сторонников президента не устраивал созданный им образ молчаливого ясновидца, а пресс-конференция 9 октября только раздосадовала прессу. Но уже 11 октября все начинает меняться. В Белом доме разрабатывается документ, предполагающий самые энергичные шаги для ускорения всех ракетно-космических программ, а 14 октября Эйзенхауэр, пренебрегая праздничным настроем семьи - был день его рождения, - проводит многочасовую беседу с министром обороны Макэлроем, изыскивая среди всех проектов «погони» за советским спутником самый верный и быстрый.

Вряд ли нам следует прослеживать все стадии активизации американской космонавтики в этот период. Но, рассматривая все сделанное тогда в перспективе лет, приходишь к мысли, что, пожалуй, самым удачным и, как жизнь показала, перспективным решением для США было решение об образовании Национального управления по аэронавтике и исследованию космоса - НАСА. (Эту аббревиатуру надо запомнить - она постоянно будет встречаться в книжке.)

Эйзенхауэр понял тогда главное: в американской космонавтике нет кулака, бьют растопыркой. Армия, авиация и флот, имея свои ракетные программы, дублируют друг друга и, того хуже, мешают друг другу, традиционно находясь в крайне натянутых отношениях. Советский специалист в области американской космонавтики Ю.Н. Листвинов пишет в своей книге «Лунный мираж над Потомаком»: «Блюстители американских военных традиций считают, что чувство взаимной неприязни между родами войск зародилось еще в те далекие времена, когда флот позволил себе вздернуть на рею брига «Сомерс» сына военного министра за «нарушение субординации и призыв к мятежу». Воздушным силам, когда они появились на свет, естественно, ничего другого не оставалось, как только образовать третий лагерь».

Увы, подобная неприязнь - явление не только американское. Оно существует во многих армиях мира, в том числе и у нас. Поскольку сразу после войны у нас ракетную технику взял к себе «под крыло» министр вооружения Д.Ф.Устинов, который всю войну делал пушки и был связан с артиллеристами, у нас