разве что конгрессмена, но перед вами Алан Уайз, и вы знаете, что ваша матушка не станет связываться с каким-то болваном.
— М-м-м, не спорю.
— Послушайте, я же знаю правила игры. Армии необходимо, чтобы война выглядела серьезной, иначе не оправдать крупные военные ассигнования. Изучай историю, сынок! Чем больше тратится денег, тем хуже идут дела на войне. Все затеяно ради простака налогоплательщика и его потом заработанных денежек. Правда заключается в том, что сейчас перед умным человеком, знающим, как правильно читать газеты, открываются необыкновенные возможности.
— Не понял.
— Я толкую о деньгах, сынок. Акционерные общества, лицензии, федеральные субсидии. Я хочу, чтобы ты знал, где кроются неограниченные возможности!
— А?
— Манна сыплется с неба! — воскликнул Алан. — Хватай лопату и греби! Я работаю над освоением заброшенных земель и каждый день вижу, как люди сколачивают целые состояния. Огромные территории ждут снятия вето, целые города. Кто-то должен позаботиться о них, и этот кто-то станет богатым. Очень богатым. Правительство это знает. Армия тоже. Но военный психоз мешает людям правильно оценить реальное положение дел. Правительство снова запускает руку им в карман. Все эти военные страсти — отличный повод для армии наложить лапу на невостребованную собственность. Не поддайся на обман, сынок. Читай в газетах не только байки об этих кторранах, и ты увидишь, что творится вокруг.
Мать погладила его руку.
— Алан так много работает. — Ее взгляд предостерегал меня: не спорь.
— Мистер Уайз.
— Просто Алан, — поправил он.
— Мистер Уайз, — повторил я. — Я лейтенант Специальных Сил. Мы выполняем задания, не входящие в компетенцию регулярной армии. А раз так, — пояснил я, — мы находимся в прямом подчинении президента Соединенных Штатов. В настоящее время перед Спецсилами поставлена одна, и только одна, задача: уничтожить всех хторранских брюхоногих — мы называем их червями — на всей территории США и Аляски. Гавайи пока не заражены. В ходе выполнения операций я столкнулся с более чем сотней этих монстров, На моем личном счету два десятка — это один из самых высоких показателей в Спецсилах. Я считаюсь асом и расскажу вам о червях…
— Джим, — перебила меня мать. — — По-моему, сейчас не время и не место для фронтовых баек.
Я запнулся и посмотрел на нее и Алана Уайза. Они раскраснелись от выпитого и выглядели довольными. О мистере Такахаре я не мог сказать ничего — сфинкс, да и только.
О чем однажды меня предупреждал Дьюк? Когда спорят пьяный и дурак, нельзя определить, кто из них кто. Надо подождать, пока пьяный протрезвеет — тогда другой и есть дурак. Как узнать, что спорят именно они? Проще простого. Тот, кто вступает в спор с пьяным, уже дурак.
Все правильно.
— Нет, нет, дорогая. Пусть говорит. Я хочу послушать. — Алан Уайз повернулся к матери и потерся о ее щеку, шею, куснул за мочку уха. Она взвизгнула и запротестовала, но не отодвинулась.
Я не выдержал.
— Я вообще-то сомневаюсь, что у нас получится разговор…
— А? — Он вскинул на меня глаза.
— У вас нет ни малейшего представления о предмете разговора, мистер Уайз. Когда вы будете лучше информированы, тогда и побеседуем. — Я встал. Их лица вытянулись. — Прошу извинить. Я хочу принять ванну.
«МЫ КУПИМ МАНХЭТГЕН…»
Все, что стоит делать, не стоит делать даром.
Соломон Краткий
Мать ждала меня под дверью ванной. Я бы удивился, если бы ее здесь не оказалось.
— Какая муха тебя укусила? — зло прошипела она. — Я хотела всего лишь посумерничать с двумя самыми близкими людьми. Разве это так много? Почему ты всегда все портишь? Вот что, надо вернуться и извиниться…
Вместо ответа я направился к двери. Ее голос зазвучал на октаву выше:
— Куда ты?
— Обратно в военно-промышленный комплекс, промывать мозги доверчивой публике, — проворчал я.
Симпатяга Алан Уайз прислонился к косяку парадной двери. Наверное, он думал, что это меня остановит.
— Сынок…
— Я вам не сынок, — огрызнулся я.
— Извинишься ты передо мной или нет, не так уж важно. Но извиниться перед своей матерью ты обязан. Ты нагрубил ей в ее же доме.
У меня было наготове с полдюжины ответов, причем большинство из них касалось посетителей мамочкиной спальни. Но я посчитал их недостойными.
Я открыл было рот, но тут же закрыл его. Ситуация была патовая — любое слово обернется против меня. Отодвинув Уайза в сторону, я обидел бы мать. Извиняться же я не собирался, потому что извиняюсь только перед симпатичными мне людьми.
— Послушайте, — начал я. — Я не хотел обидеть вас. Вероятно, в своей области вы ориентируетесь прекрасно, но в моей работе не понимаете ничего. Я хорошо знаю хторранскую экологию. Я трое суток зарывался в нее по самые уши, а потом три недели отлеживался на больничной койке. Можете говорить что угодно, но я-то видел червей собственными глазами…
И запнулся, пораженный неожиданной мыслью.
Просидеть трое суток в розовой пыли и не заметить очевидного!
Тамошние черви первыми в моей практике не сразу напали на человека.
Я пошел на террасу, махнув рукой, чтобы меня оставили в покое.
Что, если он прав?.. Не в том, что ведется грязная политическая игра, а по поводу червей? Вдруг они и в самом деле не так уж агрессивны?
Я взял пиво и облокотился на перила. Передо мной возвышались горы СантаКрус. Интересно, есть ли там черви?
Смотри, размышлял я, каждого червя, который мне попадался, я встречал с огнеметом и сжигал. И делал это потому, что все черви, которых я видел до розовой пыли, вели себя враждебно.
У меня всегда было оружие, а там, в пыли, я впервые оказался безоружным. И тут же впервые
