последовали его примеру. По мере насыщения их бледные лица багровели, а серые глаза наливались густой краснотой.
— Довольно, брат мой, — сказал наконец первый. — Наслаждение слишком велико после столь долгого перерыва. — Он повалился на кушетку, вытянув длинные, одетые в броню руки и ноги.
— Долгое ожидание близится к концу, — опустив руки, сказал повелитель демонов. — Скоро наш час настанет.
Остальные воины молча заняли места на стульях и креслах.
— Чего ты потребуешь от нас, Анхарат?
— В горах, к югу отсюда, находится женщина, которая носит ребенка от Сканды. Он скоро родится, и вы должны принести его мне. Заклятие Троих следует завершить до прихода Кровавой Луны.
— Хорошо ли эту женщину охраняют?
— С ней восемь человек, но только четверо из них воины, а трое из этих четырех старики.
— При всем уважении к тебе, брат, для нас это унизительно. Мы здесь все Воители, и руки наши обагрены кровью тысяч. В свое время мы лакомились душами принцев.
— Я отнюдь не желал оскорблять креакинов, но если мы не получим этого младенца, то распростимся с надеждой еще на четыре тысячи лет. Вы предпочли бы, чтобы я доверил эту задачу энтукку?
— Ты мудр, Анхарат, а я сказал, не подумав. — Воин сжал руку в кулак. — Хорошо снова осязать свою плоть, и дышать воздухом, и есть. — Налитые кровью глаза оглядели фигуру Маликады. — Скоро ли ты сбросишь с себя эту гниющую оболочку? Вид ее оскорбляет взор.
— Когда жертвоприношение завершится. До той поры мне придется терпеть это гнусное обличье.
Воздух вокруг Анхарата замерцал, и многочисленные голоса, прошелестев что-то, смолкли.
— Как извращена человеческая натура! Я приказал своему офицеру отдыхать в его покоях, а он убегает из города с намерением спасти королеву и ее дитя. Насколько я понял, он побывал в некой таверне и поговорил с неким священником.
— Он знаком с магией, этот офицер?
— Не думаю.
— Почему ж тогда энтукку его не схватили?
— Таверна, в которой он был, защищена древними чарами, но это не столь важно. Он доставит вам некоторое удовольствие, поскольку бьется на мечах лучше всех в этой стране. Зовут его Антикас Кариос, и его еще никто не побеждал в единоборстве.
— Я убью его медленно, чтобы насладиться его ужасом в полной мере.
— Среди тех четверых есть еще один, с кем следует считаться — Ногуста. Он последний в роду Эмшараса.
Услышав это имя, воин сощурился, остальные тоже напряглись.
— Я отдал бы вечность за то, чтобы найти душу предателя Эмшараса. Я заставил бы ее страдать тысячу лет, и даже это не было бы достаточно суровой карой. Как вышло, что один из его потомков еще жив?
— Он носит на себе Последний Талисман. Некоторое время назад один мой приверженец натравил толпу на него и его семью. Ночь была славная, до краев полная ужасом, однако его в ту пору дома не оказалось. Я много раз пытался умертвить его, но Талисман его ограждает. Поэтому к нему следует относиться с осторожностью.
— Он — один из тех стариков, что охраняет женщину?
— Да.
— Не нравится мне это, Анхарат. Это не совпадение.
— Верно, не совпадение. Но разве то, что неприятель вынужден полагаться на трех жалких стариков, не обличает его слабости? Все его служители в этом городе убиты, кроме одного, его храмы покинуты, его воинство разгромлено. В этом мире он больше ничего не значит — и потому этот мир перейдет к нам еще до Кровавой Луны.
— Далеко ли до той таверны?
— Недалеко.
Воин встал и надел шлем.
— Тогда я пойду и полакомлюсь сердцем того священника.
— Чары сильны, — предупредил Анхарат. Воин в ответ засмеялся:
— Чары, способные отразить энтукку, для креакина — что пчелиные укусы. Сколько там еще человек?
— Только двое.
Воин сделал знак двум своим товарищам, и они поднялись.
— Молоко энтукку приятно на вкус, но человеческая плоть слаще.
Заднее колесо наткнулось на камень, и повозку тряхнуло, Коналин попытался подать усталых лошадей назад, но они не двинулись с места. Зубр, громко ругаясь, слез и ухватился за спицы.
— Подхлестни-ка их! — Коналин щелкнул кнутом, и кони рванули вперед. Зубр в тот же миг налег на колесо, и повозка переехала через камень. Силача, который растянулся в грязи, едва не задело.
Все женщины, кроме Аксианы, расхохотались, когда он встал с перемазанным лицом.
— Это не смешно! — рявкнул он.
— С моего места — так очень смешно, — возразила Ульменета.
Зубр опять ругнулся и пошел назад к Кебре, державшего под уздцы его коня.
— Дорога слишком узка, — сказал он, садясь в седло. — Мне сдается, мы сегодня и двенадцати миль не проехали, а лошади уже из сил выбились.
— Ногуста сказал, мы сменим их, как только выберемся на ровное место.
Зубр, по-прежнему недовольный, оглянулся на запасных коней, взятых у павших в схватке солдат.
— Это кавалерийские лошади. Они не созданы, чтобы ходить в упряжке, и легко устают. Погляди на них! Их загоняли еще до того, как они нам достались. Они тоже не потянут.
Кебра знал, что это правда. Лошади у них устали, и скоро придется дать им отдых.
— Ладно, поехали, — сказал он.
Повозка, преодолев наконец долгий подъем, выехала из леса. Далеко на юге виднелась сверкающая лента Мендеи, за ней возвышались горы, увенчанные облаками и снегом.
— Засветло нам до реки не добраться, — сказал Кебра,
— Я бы довез проклятущую колымагу быстрее, чем эти клячи.
— Что-то ты в неважном настроении сегодня.
— Все из-за паскудной лошади. Я вверх, а она вниз, я вниз, а она вверх. Играет на моей заднице, как на барабане.
На этот раз смехом залилась маленькая Суфия, повторяя:
— Задница, как барабан! Задница, как барабан!
Ульменета мягко пожурила ее, сама не сдержав улыбки.
— Ты бери вожжи, а я сяду на твоего коня, — предложил Коналин.
— По рукам! — радостно вскричал Зубр. — Видит Небо, наездник из меня аховый.
На дороге показался Дагориан.
— Еще миля, и станет пошире. Будет даже кусок мощеной дороги. Там, конечно, тоже все заросло, но авось несколько миль наверстаем.
— Ух, хорошо, — промолвил Зубр, усаживаясь на застланные одеялом козлы.
Кебра, заметив, что парню трудно достать до стремени, подал ему руку, но Коналин отверг его помощь и взгромоздился на коня сам. Кебра спешился и отладил стремена ему по росту.
— Ты раньше-то верхом ездил, парень?
— Нет, но я быстро все схватываю.
— Держись ляжками, а не икрами, и доверяй коню — он знает, что делает. Смотри на меня и