почти целый день. Так что вернулся Комбат в свой отель уставший, но довольный.

Ужин он заказал в номер. Малиновый пиджак с золочеными пуговицами успели за день ему опостылеть, а галстук так натер шею, что на ней появилась красная полоса.

— Как у висельника, — шутил Комбат.

В номере он расхаживал в трусах и тельняшке. Ели они все вместе. Чай кипятить самодельным кипятильником Подберезский запретил. Единственным приобретением, сделанным за день, был маленький кипятильник.

Его купили в киоске за один доллар. И то рассчитались не долларами, а русскими рублями. Но этому приобретению Комбат радовался больше, чем если бы он купил распятие из сандалового дерева или бронзовую нимфу с кувшином на плече.

Словом, вечер прошел весело. Настроение Рублева улучшилось и он рассказывал Альтову случаи из своей богатой на всякие приключения жизни. А если Альтов не верил, делал удивленные глаза, Комбат бил в плечо Подберезского и громко говорил:

— Ты что, не веришь? Андрюха, подтверди, товарищ капитан не верит!

Подберезский кивал и говорил:

— Чистая правда. Все, что говорит Борис Иванович, на самом деле было еще страшней. Я еле заставлял себя голову от земли приподнимать, а ему хоть бы что! Стоит, рукой машет. Пули, осколки свистят, дым, смрад, скалы рушатся. А он хохочет, матом кроет и все ему нипочем!

— Хватит тебе, Андрюха, преувеличивать.

Альтов понял, что перед ним действительно мужик, настоящий русский мужик, который ничего не боится, которого на испуг не возьмешь.

И тут, когда все забыли о телефоне и увлеклись воспоминаниями, он ожил.

— Черт побери, — буркнул Комбат, — послушай, Андрюха.

Подберезский взял трубку.

— Звонит Дмитрий Исакович из антикварного магазина отеля «Метрополь».

Он осведомился на месте ли Борис Иванович Рублев, не отдыхает ли он.

Андрей взглянул на Комбата. Тот протянул руку и трубка легла на его широкую ладонь.

— Рублев слушает, говорите, — бросил в трубку Комбат.

— Это я, Борис Иванович. Тут я встретился кое с кем и у меня для вас кое-что есть.

— Хорошее? — спросил Комбат.

— Думаю, да.

— Большое?

— Очень большое.

— А у кого-нибудь еще такое есть?

— Могу сказать — нет, и быть не может.

— А что такое?

— Не телефонный разговор. Если хотите, сейчас я к вам подъеду.

— Прямо сейчас, что ли? Так я уже раздет.

— Давайте, назначьте встречу на завтра.

— Я к тебе заеду. Скажи сколько денег с собой брать?

— Я думаю, вначале надо встретиться и поговорить.

Но дело стоящее.

— Точно стоящее? Не старых голландцев вдувать будешь?

— Нет-нет, что вы! Совсем иная вещь. Вы говорили, новый дом построили.

— Конечно построил и не один. Их у меня три.

— Так вот, как раз для вашего интерьера кое-что.

— Для чего?

— Для внутреннего убранства.

— Ах, для убранства? Тогда совсем другое дело.

Убранство я люблю. Завтра в одиннадцать буду в магазине.

Когда Дмитрий Исакович Пигулевский, работающий в антикварной лавке отеля «Метрополь», позвонил своему старому знакомому Станиславу Борисовичу Шеришевскому, с которым провернул не один десяток дел и ни разу не прокололся, тот озабоченно и тяжело вздохнул:

— Ну, знаешь ли, Дмитрий Исакович, ты меня ставишь в затруднительную ситуацию. У меня в конце концов не склад.

— Нет, но ты понимаешь, Станислав Борисович, можно сорвать большой куш, такой большой…

— О ком ты говоришь в конце концов? Объясни.

— Какой-то лох — самый настоящий. С двумя громилами ввалился ко мне в лавку и сам не знает чего хочет. И это ему не так, и то не этак. И бронза ему не нужна, и голландцы не нужны. А хочется ему чего-нибудь такого… Ну, сам понимаешь этих «новых русских», мать их…

— Всем теперь хочется, — сказал Станислав Борисович. — А ты конкретно выяснил?

— Я же тебе говорю, он машет руками, тычет мне в пузо своим сотовым телефоном, блестит перед глазами кулаками — огромными с перстнем, в котором такой алмаз, за который посадить мало.

— Так слушай, погоди, Дмитрий Исакович. Послушай меня, старого человека, откуда этот твой «новый русский», этот твой лох? Неприятностей с ним не произойдет?

— А вот этого уж я не знаю. Но то, что он богат, даю на отсечение правую руку.

— Ох, не делал бы ты этого!

— Я тебе точно говорю! — тяжело дышал в трубку Дмитрий Исакович Пигулевский. — Главное, что он за деньги не держится, швыряет их направо и налево.

У него три дома где-то там, в Якутии. Наверное, наворовал алмазов, нагреб целый мешок. И Де Бирс для него ничто и все ему нипочем. И громилы его вооружены.

И у одного пистолет под мышкой, и у другого.

— Где живет твой лох и как его зовут?

— Фамилия у него простецкая — Рублев Борис Иванович.

— Ни хрена себе простецкая! А может, он предок того Рублева?

— Не предок, а потомок, — уточнил Пигулевский. — — Я это и имел в виду.

От волнения Пигулевский даже начал путаться в, словах.

— Так что он хочет в конце концов?

— Ну, чего-нибудь этакого… Ты же всегда умел с людьми работать.

— А я и теперь умею, — не без гордости сказал Станислав Борисович.

— Так у тебя есть что-нибудь на примете? Может, инструмент какой старинный, может, коллекция оружия, орденов… Ну, что-нибудь необычное.

— Иконы его не интересуют?

— Нет. Иконы, доски его не интересуют. Картины тоже. Он говорит, картин у него аж двенадцать штук на всех стенах и больше ему не надо.

— Мог бы предложить поставить у него дома орган, но думаю, ему это ни к чему.

— Ты бы видел его пальцы! Один палец на три клавиши. Одним словом, громила, медвежатник самый настоящий.

— Не люблю я с такими связываться, — задумчиво произнес Станислав Борисович, но в его уме, словно молния, блеснула мысль: «А не попробовать ли поймать этого „нового русского“, этого лоха для Чурбакова?»

Хотя очередного заказа тот ему не делал. И насколько понимал Шеришевский, «Янтарная комната» все-таки существует в одном экземпляре, а продавал ее Чурбаков по его сведениям уже в третий раз.

— Значит, так, слушай, может, ему подойдут рыцарские доспехи — Германия, шестнадцатый век и