— В делах лучше правду говорить, за такие деньги голову точно оторвать могут.

Комбат послюнил палец, провел по гладкому полированному янтарю.

— Блестит! — буркнул он и самодовольно хмыкнул. — Как настоящая блестит! Блин, даже у директора такой нету.

— У какого директора? — задал вопрос Шеришевский.

— У директора алмазных приисков. Это мой конкурент. Сволочь невероятная! Денег не мерено, а алмазов так вообще не счесть. Наверное, в трехлитровых банках, хранит, сволочь, фашист переодетый! Вот уж гад. И подкопаться к нему никак нельзя. Ни ФСБ, ни ФСК — никто его сколупнуть не могут. Сидит, как пень дубовый, и все под себя гребет. Я с мужиками пытался его тряхнуть, да ничего у нас не вышло. А где эта знаменитая комната находится?

— Ну, знаете ли… — Шеришевский даже прихлопнул в ладоши, — вы такие вопросы задаете…

— Понимаю, вы пока не подследственный, а я не следователь. В общем, как я понимаю, она есть.

— В общем-то да, — весьма уклончиво покачал головой Шеришевский и кивнул. — Если хотите, я могу вас свести с ее хозяином.

— Слушай, любезный, — Рублев набычился и даже покраснел, — ответь мне на один вопрос: а меня за задницу вместе с комнатой не возьмут?

— Если аккуратно, то не возьмут, — ответил Шеришевский, морщась от прямоты вопроса.

— Значит, не возьмут?

— Не возьмут. И искать у вас ее не станут. Если вы не будете распространяться, то не станут.

— А на кой она мне хрен, эта «Янтарная комната», если ее никому не покажешь, если никто завидовать не станет? На кой хрен, скажи?

— Ну как… Это большая ценность, это вложение денег…

— Будешь ты мне рассказывать про вложение денег!

Уж не тебе меня учить. Я знаю куда деньги вкладывать и как. Эта комната занимает место, а горсть алмазов можно в рот запихнуть и проглотить. И стоить это будет столько же. Так сколько она стоит, говори! — Рублев надвинулся на коллекционера. Тот попятился, уперся спиной в стенной шкаф и чуть не выдавил стекло острыми лопатками.

— Сколько стоит? — буркнул Комбат, глядя прямо в глаза Шеришевскому.

— Думаю, миллиона три. Но естественно, можно будет поторговаться.

— Три лимона… Большие деньги, конечно, по нынешним временам даже большие. Хотя если твоя сраная квартира тысяч триста стоит, то три лимона за «Янтарную комнату», в которой жить нельзя?.. Нет, меня это не устраивает.

— Как не устраивает? Но вы же хотели чего-нибудь этакого…

— Да, хотел, но мне хочется, ты пойми, чтобы ко мне люди пришли, чтобы я их завел, стол накрыл, чтобы мы сели. Вот, мол, кореша, знаете где сидим, конкуренты, компаньоны — в «Янтарной комнате». Тут цари да императоры пировали, послов принимали, а теперь я хозяин, я, Борис Рублев! Но ты же понимаешь, в эту комнату никого не заведешь, никому ее не покажешь.

— Вообще-то знаете, — Шеришевский подошел к Рублеву на один шаг, — она стоит намного больше — намного. Может, миллионов десять-пятнадцать, особенно если ее вывезти на запад и продать там.

— А кто ее там купит?

— Знаете ли, миллионеров, коллекционеров очень много, а вещь, поверьте, очень ценная.

— Три миллиона, три миллиона… — Комбат заходил по кабинету, нервно морщась, хрустя суставами.

У Шеришевското возникло желание, чтобы этот человек побыстрее ушел из кабинета, а то ненароком зацепит за угол шкафа и тот вместе с книгами, вместе с Брокгаузом и Ефроном рухнет на пол, развалится на досочки.

— А ты, случаем, не сумасшедший, а? — спросил Комбат, резко останавливаясь.

— В смысле искусства или в смысле дела?

— Не боишься?

— Чего бояться? Вы же человек надежный.

— Я-то надежный. А если тебе подвернется мужик не такой, как я, возьмет и заложит куда следует? Из тебя же душу достанут через задницу.

— Все, Борис Иванович, забудем, о чем мы говорили.

Глядя на то, как испугался Шеришевский, Рублев довольно потер руки.

— Ну вот, это я тебя испытывал, думал, ты сам с ментами связан. А раз испугался, значит — нет. Подходит мне твой товар. Я себе спальню панельками обделаю. Говоришь, она большая? У меня как раз есть одно помещение. Стоит на озере дом, до ближайшей деревни сорок километров. Я туда баб вожу и партнеров важных заграничных. Ладно, забираю, — сказал Рублев таким тоном, словно бы разговор шел о копеечной сделке, а не о цифрах с многочисленными нулями. — Только, как понимаешь, с собой я такие деньги не таскаю, уж очень обременительно. Говоришь, хозяин у нее есть? А камнями он не возьмет на эту сумму?

— Не знаю, не знаю, — замялся Шеришевский и в душе понял: этот тупой «новый русский» наверняка купится на его предложение. — Так в камнях же нужно разбираться, их все оценить надо.

— У меня камни — высший сорт! С этикеткой, если хочешь. Все написано. И все граненые, не какой-нибудь сырец, который еще обрабатывать надо. Камни настоящие, стоящие. Такие, как этот. Но на аукционах их выставлять нельзя.

— Почему? — задал вопрос Шеришевский.

— По качану. Они такие же, как твоя «Янтарная комната», нигде не числятся, ни по каким бумагам не проходят.

— Так, давайте, я вас сведу с нужным человеком.

— Что за человек? — с недоверием спросил Комбат.

— Есть один мужчина, солидный. Он является владельцем.

— Ну что ж, давай встретимся, потолкуем, коньячка, водочки выпьем.

— Подождите в гостиной, а я с ним по телефону переговорю. Может, сейчас и приедет.

Комбат вышел, потирая руки. Андрей смотрел на него. Разговору явно мешал Пигулевский.

— Все нормально, ребята, остаемся на местах. Тебе-то хоть что-нибудь обломится? — спросил Рублев у Пигулевского.

Тот кивнул:

— Рад, что вам помог.

— Хорошо, я тебя тоже не обижу, когда товар заберу. А, может, и еще когда к тебе обращусь. Мужик ты, вроде, нормальный, во всех делах понимаешь. Главное, Сразу ущучил, что мне нужно. Нюх у тебя, что ли?

— Да-да, я просто понимаю. Знаете ли, много контактов, много людей… — расплывчато говорил Пигулевский, который сам-то еще не знал о чем идет речь и о каких суммах. И прекрасно понимал, что навряд' ли узнает, что продано «новому русскому» и за какие деньги. И самое главное, он не узнает, кто был продавцом.

Но то, что дело затевается крупное, на большую сумму, Пигулевский чуял, как охотничий пес чует дичь. И понимал, сделка, как и большинство подобных сделок, незаконная и лучше держаться от нее подальше и рот на большие комиссионные не раскрывать. Лучше меньше, да спокойнее, чтобы голова потом не болела.

Дверь открылась, появился Шеришевский.

— Ну, спасибо тебе, Дмитрий Исакович, позвони мне на недельке, мы с тобой потолкуем, — мужчины пожали друг другу руки.

А Комбат, вместо того, чтобы пожать худую ладонь Пигулевского, два раза хлопнул его по плечу, да так сильно, что тот едва не улетел к противоположной стене и не развалил горку с кузнецовским фарфором.

— Молодец ты, Исакович! Мои ребята к тебе заедут, привезут подарок.

Пигулевский счел за лучшее убраться, а не рассуждать, унести ноги как можно скорее. Ведь мало ли