дерево. Он видел, как посыпалась кора, а потом человек в пестрой рубашке стремительно бросился наутек, сильно припадая на одну ногу.
Юрий внимательно осмотрелся, еще не в силах поверить, что все кончено. Автомобильные сигнализации выли и крякали на разные голоса, в нескольких окнах маячили бледные пятна прильнувших к стеклу лиц. Дым понемногу рассеивался, на мостовой неподвижно лежали тела, застыв в тех позах, в которых их настигла смерть. Было похоже на то, что поле сражения очистилось.
Первым делом Юрий подошел к Сафонову. Одного взгляда на его тело было достаточно, чтобы понять: веселый инкассатор мертв, и никакое чудо не способно вдохнуть жизнь в этот искалеченный труп. Тем не менее Юрий зачем-то опустился на корточки и попытался найти пульс на скользкой от крови шее Михаила Сафонова. Кожа убитого была еще теплой, и Юрий снова испытал знакомое чувство непоправимой утраты, которое здесь, в центре Москвы, было гораздо более острым и горьким, чем в разрушенном, смердящем гарью и разложением Грозном.
Он встал и снова двинулся к развороченной задней дверце броневика. Он все еще отвечал за груз. Скоро здесь будет не протолкнуться от толп любопытных бездельников, и среди них непременно окажется пара-тройка предприимчивых ребят, которые не прочь подобрать то, что плохо лежит. Юрий предполагал, что после взрыва ручной гранаты прямо в кузове автомобиля там многое плохо лежит.
Он не ошибся. Мостовая возле заднего борта машины была устлана бумажными прямоугольниками, некоторые из них слабо шевелились на ветру, а иные, лениво вращаясь, порхали над дорогой. Юрий подумал, что теперь здесь нужен не сторож, а дворник с метлой, причем это должен быть очень шустрый дворник, потому что вид летающих над улицей денег может свести с ума очень многих честных граждан. В этой связи сам собой возникал вопрос: что делать, если прямо сейчас из ближайшей подворотни выскочит стайка пацанов и начнет хватать разбросанные по земле бумажки? Стрелять в них, что ли? “Дудки, – подумал Юрий. – Похоже, придется бегать и размахивать руками, одновременно следя, чтобы папаши этих детишек не подкрались сзади с топорами и кухонными ножами”.
Было что-то еще, смутно беспокоившее Юрия, пока он неторопливо двигался вдоль борта бронированного микроавтобуса, и мгновение спустя он вдруг сообразил, что это было. С его глаз словно упала пелена, и он осознал то, что наблюдал уже некоторое время и на что сразу не обратил внимания: у валявшихся на мостовой бумажек был не тот цвет.
Он бросился вперед, кляня себя за невнимательность. Любой другой на его месте в первую очередь позаботился бы о деньгах и уж во всяком случае заметил бы, что с ними что-то не так. Какая-то ошибка?
Он сгреб с асфальта горсть прямоугольных бумажек. Вряд ли это могло быть ошибкой. Банковские служащие не могут по ошибке положить в мешок вместо стодолларовых купюр несколько десятков килограммов резаной оберточной бумаги. “Кто-то безумно долго орудовал ножницами, – подумал Юрий, заглядывая в кузов, где громоздились лохматые бумажные сугробы – сплошь серо-коричневые, без единого зеленого пятнышка. – И если подумать, орудовал не напрасно. Четыре с половиной миллиона – неплохая оплата за такой надомный труд”.
Он чувствовал себя так, словно с разбегу налетел лицом на кирпичную стену. В голове царил такой же хаос, как в кузове броневика, – сплошные лохматые обрывки, распотрошенные остатки мыслей и чувств, груды бесполезного хлама, дым, неразбериха… Ясно было одно: тот, кто спланировал эту операцию, меньше всего рассчитывал на то, что нападение будет отбито. Оба инкассатора должны были погибнуть в перестрелке. Давно украденные деньги преспокойно лежали бы в тайнике, а нападавшие, спалив пять мешков бумаги в первой попавшейся печке, разошлись бы в разные стороны, как ни в чем не бывало, предоставив органам следствия переворачивать город вверх дном.
Вдали послышался нарастающий вой милицейской сирены. Юрий оглянулся, отыскав глазами труп Сафонова. Мишка погиб, даже не успев узнать, что защищает некоторое количество макулатуры, цена которой – копейки… Филатов наклонился и снял маску с головы автоматчика, который первым залез в кузов. Залитое кровью лицо было молодым и незнакомым.
Сирена приближалась. Юрий подошел ко второму грабителю, который, скорчившись, лежал на боку, все еще зажимая мертвыми ладонями простреленное горло, и не очень удивился, обнаружив под маской знакомое лицо. Они разговаривали пару раз в вестибюле банка и даже сыграли однажды в шахматы в комнате отдыха. Фамилия этого парня была, кажется, Кузнецов, и работал он охранником в банке Арцыбашева.
Пальцы Юрия разжались, выпустив край трикотажной маски, и она криво легла на место, до половины закрыв мертвое лицо с остекленевшими глазами. Незакрытыми остались только утолок искривленного от боли рта и подбородок с приметным белым шрамом, похожим на тот, что был у Юрия на лбу. “Между нами много общего, – подумал Юрий, медленно выпрямляясь во весь рост и безотчетным движением кладя руку на кобуру. – Оба офицеры, оба прошли через горячие точки, оба работали в одном и том же банке и в одно и то же время пришли сюда, чтобы поиграть в салочки со смертью. И нет ничего удивительного в том, что смерть перепутала, запятнав не того: умный упал на асфальт с простреленным горлом, а дурак остался жить. Недаром говорят, что дуракам везет. Жаль, что у умного нельзя теперь спросить, кто его послал. Но здесь были и другие умники, и их необходимо отыскать раньше, чем до них доберется тот, кто их нанял”.
Сирена выла уже совсем рядом, где-то за углом. Мир вокруг внезапно сделался четким и контрастным, цвета резали глаз, звуки со всех сторон водопадом хлынули в уши. Тот, кто затеял эту игру, наверняка обладает огромными возможностями и обширнейшими связями, и он заинтересован в том, чтобы пропавшие деньги никто никогда не нашел. Ситуация такова, что единственный уцелевший инкассатор неминуемо будет задержан хотя бы на какое-то время – ровно настолько, сколько потребуется организатору налета на то, чтобы окончательно замести следы и подготовить по возможности тихое и мирное отбытие Юрия Филатова в мир иной. А потом на исчезнувшего инкассатора можно будет с чистой совестью списать эти четыре с половиной миллиона – украл и лег на дно, обычное дело…
Юрий передвинул кобуру на бедро и быстрым шагом пересек улицу. Впереди маячила полутемная пасть проходного двора, из которой волнами наплывали запахи жареного картофеля и кошек. Она приближалась с каждым шагом. Юрий не бежал, пытаясь хотя бы в эти последние секунды сообразить, правильно ли поступает. Вой сирены рос и ширился, заполняя собой весь мир, а потом за спиной у Филатова завизжали тормоза, и властный голос крикнул: “Не двигаться! Милиция!'
Юрий побежал и совсем не удивился, когда позади него один за другим ударили два выстрела. Одна пуля чиркнула по асфальту возле его правой ноги, другая влепилась в стену, пролетев в сантиметре от уха. Он резко вильнул влево, оттолкнувшись от шершавой стены подворотни, и третий выстрел преследователей тоже не попал в цель. В следующее мгновение Юрий уже нырнул в заросший старой корявой сиренью лабиринт проходного двора и бросился бежать, перепрыгивая через скамейки, путаясь в развешенных влажных простынях, стараясь беречь дыхание и краем сознания четко фиксируя окружающее: толстяка в тренировочном костюме, с рослым и очень злобным на вид доберманом на коротком поводке, шмыгнувшую через дорогу полосатую кошку, женщину с мусорным ведром, которая испуганно шарахнулась в сторону, выставив ведро перед собой и округлив глаза, полуразобранный “Запорожец” в глубине двора, у которого вместо левого переднего колеса была подпорка из трех сложенных стопкой кирпичей…
Проходной двор закончился высоким забором из проволочной сетки, за которым до самого верха громоздились штабеля почерневших от непогоды деревянных ящиков. Юрий с разбегу взлетел на забор, ободрав ладони о его верхний край и оставив на торчащих проволочных остриях часть одежды, перемахнул на другую сторону, с грохотом развалив ящики, кубарем ссыпался вниз в вихре пыли, потемневшей стружки и трухлявых обломков, приземлился па обе ноги и оказался во дворе какого-то магазина – судя по устоявшемуся запаху сырой земли и гнили, овощного.
Посреди дворика стоял старый “мерседес” яичного цвета, сверкающий потускневшим хромом. Его передняя дверца была распахнута, и плотный краснолицый мужчина, одетый в очень дорогой старомодный костюм, собирался выбраться из машины. Юрий помог ему в этом, сильно рванув за лацкан пиджака. Толстяк вылетел из машины, как пробка из бутылки, не успев даже вскрикнуть, и тяжело приземлился на пыльную землю. Брелок с ключом, звякнув, отлетел в сторону. Юрий подобрал ключ и прыгнул за руль. Изношенный двигатель взревел, выбросив из выхлопной трубы облако черного дыма, машина круто развернулась, зацепив задним бампером полуразвалившийся штабель ящиков, и выехала на улицу.
