– Вы? – спросил он, и в его голосе прозвучало безмерное удивление. – Это вы? Как вы здесь…
– Я, – спокойно ответил “джентльмен”. – Это действительно я, и прибыл я сюда по касающемуся нас обоих делу.
В это время заговорил Палыч.
– Что ж ты, Валентиныч, – с укоризной сказал он. – Что ж ты, падла, не сказал мне, от кого прячешься? Если бы я знал, что ты Графа кинул, разве ж я бы с тобой связался? А теперь и тебе абзац, и мне заодно с тобой. Козел ты, Валентиныч.
Шубин, знавший легендарного Графа лишь понаслышке и в последнее время все более склонявшийся к мысли, что за этим псевдонимом прячется целая группа сообразительных урок средней руки, до сих пор не мог понять, что происходит.
'Джентльмен” с интересом обернулся к Палычу.
– А ты что, правда не знал, на что подписываешься? – спросил он.
Палыч истово бухнул себя в грудь пудовым мосластым кулачищем. Казалось, он вот-вот упадет на колени, как какой-нибудь проштрафившийся боярин из тех, что помельче, перед грозным самодержцем.
– Век воли не видать! – поклялся он. – Сам подумай, Граф, ну зачем мне на старости лет такой геморрой?
– Это верно, – сказал Граф. – Ладно, живи пока что. Отдайте ему пушку, пусть идет. Иди, Павлик, и больше не суйся не в свое дело. Стар ты уже для такой работы, а для другой.., для другой глуп. Ступай.
– Граф? – не веря собственным ушам, переспросил с кровати Шубин. – Вы – Граф? О Господи..
– Ну вот, – сказал Граф, – мы и разобрались, кто есть кто, как говорят англичане. Думаю, в связи с этим нет необходимости объяснять, зачем я здесь.
Он проводил взглядом бесшумно выскользнувшего за дверь Палыча, задумчиво пожевал серовато- розовую, как у лошади, нижнюю губу, зачем-то поправил и без того безупречно лежавший галстук, отыскал глазами одного из своих подручных и молча кивнул ему, указав подбородком на дверь. Тот кивнул в ответ, тремя быстрыми движениями навинтил на ствол пистолета глушитель и последовал за Палычем.
– Итак, – продолжал Граф, снова поворачиваясь к Шубину, – опустим преамбулу и перейдем непосредственно к делу.., к амбуле, как любит выражаться один мой знакомый. Где деньги, Андрей Валентинович?
– Простите, но я, право же, не вполне…
– Да нет же, Андрей Валентинович, вы вполне. Так где деньги? Насколько я понимаю, они где-то поблизости, но мне хотелось бы, чтобы вы.., ну, очистили свою совесть, что ли. И потом, у вас здесь так грязно, что мне не хотелось бы рыться по углам самому.
Шубин на секунду до звона в ушах стиснул остатки зубов и постарался заставить себя думать. Ситуация была совершенно безвыходной, но он, Андрей Шубин, сделал себе имя и состояние именно на том, что находил выходы из самых безнадежных тупиков. Если он сотни раз вытаскивал из дерьма клиентов, то почему бы ему не попытаться хотя бы раз выручить себя самого? Тем более что это именно он загнал себя в этот капкан…
– Послушайте, – сказал он со всей твердостью, на которую был способен. Это какое-то недоразумение. Я понимаю, как я сейчас выгляжу – и в ваших глазах, и вообще, – но у вас есть только два выхода из сложившейся ситуации: либо поверить моему слову, либо убить меня на месте.
– Убить? – Граф высоко поднял седеющие брови и сокрушенно покачал головой. – Но это же нонсенс, голубчик! Как же я могу убить того, кто уже и так мертв? Впрочем, это не имеет никакого значения. Значение имеет только одно: мои деньги. Где они?
– Но я же не знаю! – отчаянно выкрикнул Шубин, корчась в наручниках. Таня равнодушно курила у окна, глядя на улицу сквозь затянутое пыльной паутиной грязное стекло. В сенях стукнула дверь, и в комнату, свинчивая с пистолета глушитель, вошел человек, провожавший Палыча в его последний путь. Шубин снова забился в наручниках, с неуместным стыдом ощутив, как стукается о внутренние поверхности бедер его съежившийся от холода и страха пенис. – Я не знаю! – повторил он. – Шарабан не сказал мне, куда он их спрятал. Клянусь вам, не сказал. Я пришел к нему, чтобы выведать, где деньги, но он молчал… Видимо, на что-то надеялся. А потом он умер от передозировки. Я понял, что сглупил, и решил отсидеться…
– Все это просто словесная шелуха, – сказал Граф, – типичный адвокатский треп. Я вижу, что так у нас с вами ничего не получится. Придется все-таки вернуться к преамбуле. Клоун, начинай. Да поаккуратнее, не порежься. У него СПИД.
Как ни ужасно было положение Шубина, последнее заявление Графа заставило его возмутиться.
– У меня нет СПИДа! – горячо возразил он.
– У тебя есть СПИД, – спокойно сказала Таня, по-прежнему глядя в окно. Ее овальное лицо казалось странно подсохшим, черты его заострились, под глазами залегли синеватые тени, а прекрасные полные губы выглядели сухими и потрескавшимися.
– Нет, – одними губами прошептал Шубин.
– Это печальная история, Андрей Валентинович, – грустно сказал Граф. Он вынул из кармана плоский портсигар из полированного белого металла, со щелчком откинул крышку и без спешки выбрал сигарету. – Таня – племянница моего старинного приятеля, – продолжал он, прикуривая от такой же сверкающей зажигалки и деликатно выпуская дым в сторонку. – Она приехала в Москву учиться. Знаете, обычная история: большой город, огни, соблазны, наркотики… Она пришла с подружками в ресторан. К столику подсел солидный господин.., вот вроде вас, к примеру.., стал угощать… Подружки куда-то сбежали.., или с кем-то… Я не знаю, возможно, в кармане у солидного господина, кроме бумажника, лежала еще и ампула с чем-нибудь.., таким и со шприцем… Вот-с… А СПИД обнаружили совершенно случайно. Таня не больна, она просто носитель. Так что о ней вы можете пока что не беспокоиться.
Впрочем, вы, скорее всего, и не станете, у вас своих хлопот теперь полно.
Он неторопливо спрятал в карман зажигалку, которую до этого задумчиво вертел в пальцах, поискал, куда бы сбить пепел, не нашел ничего подходящего и изящно стряхнул его на пол. Худой, похожий на конструкцию из гибких резиновых шлангов человечек с лицом дауна стоял поодаль, держа на уровне плеча опасную бритву с маслянисто сверкавшим лезвием. У него был непомерно высокий, плавно переходящий в обширную остроконечную лысину лоб, маленькие, глубоко посаженные глазки неразличимого цвета и ненормально большие кисти рук с длинными, похожими на щупальца осьминога пальцами. Посреди его мучнисто-бледной невыразительной физиономии торчала красноватая картофелина носа, из-за которой он действительно напоминал унылого клоуна. Было очевидно, что он ждет окончания разговора, чтобы заняться своим любимым делом. Когда Граф замолчал, эта зловещая личность подалась вперед, но хозяин придержал его, легонько взяв за рукав кончиками пальцев.
– Я понимаю ваши чувства, Андрей Валентинович, – негромко продолжал Граф. – Очень неприятно обнаруживать, что внутри подаренного вам сладкого плода скрывался смертельный яд. Но тем скорее вы должны понять Таню. Конечно, месть – это не по-христиански, но где вы видели настоящих христиан? Это жестокий мир, господин адвокат. Может быть, вы все-таки скажете, где деньги?
Шубин поднял на него глаза, потом перевел взгляд на Клоуна, по-прежнему стоявшего с поднятой на уровень плеча бритвой. На Таню он не смотрел, но почему-то не сомневался, что она все так же стоит у окна и курит, равнодушно глядя в грязное стекла. Он понял, что Граф был прав: в списках живых адвокат Шубин больше не значился. Глупо было надеяться заболтать Графа или вымолить себе прощение, сказав, где деньги. Да и о каком прощении могла идти речь, когда он уже мертв! Можно было попытаться вымолить себе легкую смерть, и он уже готов был сделать это, но в последний момент в груди горячо толкнулась злоба: сука! Подлая тварь, мерзавка…
Теперь он посмотрел на Таню. Оказалось, что она больше не смотрит в окно. Ее огромные глаза были с большим интересом устремлены на Андрея Валентиновича Шубина, словно он был выставленным на всеобщее обозрение диковинным, хотя и довольно противным с виду зверем. Видимо, чувства Шубина в полной мере отразились в его взгляде, потому что Таня вдруг растянула запекшиеся губы в издевательской улыбке и спросила:
– Сладко тебе было? Знаю, сладко… Я всегда стараюсь, чтобы было сладко, потому что ночь со мной
