судов. Ибо до революции под ним ходили русские купцы из Доброфлота. Но когда его поднимают на военные БТР или несут на параде, то любому мало-мальски знакомому с российской историей становится смешно или даже грустно.

Итак, угловатые высокие теплоходы «Москва» вытеснили устаревшие «трамвайчики» (их так называли потому, что они по размерам ненамного превышали сухопутные трамваи, а кроме того, имели похожую форму окон в переднем и заднем салонах: внизу большой прямоугольник, а вверху — растянутый овал). Однако, списанные из Московского речного пароходства, они еще долго катали пассажиров по разным провинциальным водоемам, а многие, годами простояв и проржавев в затонах, так и не дождались своей очереди на резку и переплавку. Нашлись предприимчивые ребята, которые их подлатали, подкрасили и превратили в подобие личных.

Со «Светочем» произошла, по-видимому, точно такая же пертурбация. Старые формы корпуса и надстроек в общем и целом сохранили, но внутри все капитально переделали. Юрка, конечно, никогда не видел, как были устроены эти суденышки раньше, поэтому не очень четко представлял себе, что именно подверглось переделке.

Раньше посередине «трамвайчика» была надстройка округлой, зализанной и чуть скошенной назад формы. Она чем-то напоминала не то садовый грот, не то беседку. В этой надстройке имелся буфет, где продавали бутерброды, конфеты, печенье и прохладительные напитки производства фабрики Минречфлота. Еще выше располагалась рулевая рубка, немного похожая на «фонарь» самолетной кабины или половинку рассеченного надвое крутого яйца (тупой стороной к носу катера), над которой возвышалась маленькая мачта, наклоненная назад. Из надстройки-беседки можно было спуститься в кормовой и носовой салоны, где стояли дерматиновые диванчики, или подняться на кормовую и носовую открытые палубы — там для пассажиров были установлены деревянные скамеечки. Когда шел дождь, все набивались в салоны, когда было жарко, вылезали наверх. Внизу можно было попить пивка на откидном столике, наверху — подставить себя солнышку и ветерку. За кормой полоскался красный флаг с серпом и молотом, на рубке сверкала начищенная до золотого блеска пятиконечная звезда, а на мачте развевался треугольный вымпел: две нежно-голубые полоски, а посередине — белая с тремя буквами «МРП» «Московское речное пароходство». В рулевой рубке сидел настоящий капитан, в белом кителе со стоячим воротником, застегнутым на все крючки даже в самую жаркую погоду, и, конечно, в шикарной фуражке с белым чехлом на околыше и с вышитым «крабом» на тулье — венком, обрамлявшим штурвал и якорь. И матросы как правило, жутко важные пацанята 16-17 лет, учащиеся речных техникумов и ПТУ, — расхаживали в фуражках-мичманках, форменках, клешах, вызывая зависть «штатских» сверстников… Сейчас все как-то не так.

Само собой, Тарану, который москвичом не был и на «трамвайчиках», как, впрочем, и на всех других судах крупнее лодки-«казанки» никогда не катался, сравнивать «Светоч» было не с чем.

Вася проводил своих пассажиров туда, где раньше размещался носовой салон. Теперь там были две продольные переборки, с внешней стороны отделанные шпоном под красное дерево. В переборках просматривались четыре двери, за которыми располагались каюты.

— Сюда, пожалуйста! — Вася отпер ближнюю левую дверь. — Размещайтесь с удобствами. Если что-то понадобится — позвоните в звоночек. Прибудет стюард, сможете сделать заказ. Ключ отдаю мужчине!

В каютке было большое квадратное окно с занавесками, шкафчик для одежды, столик с лампой под розовым абажуром, уютная кроватка, где пара не очень толстых людей могла вполне свободно разместиться, и даже телевизор с видаком.

Вася хотел удалиться, улыбнувшись Полине и чуть-чуть подмигнув Тарану. Юрка понял это как сигнал и спросил:

— Извиняюсь, а где здесь туалет?

— Пойдемте, покажу! — еще раз улыбнулся Вася. Таран выскользнул за дверь и торопливо запер ее за собой.

— Не суетись! — несколько иным тоном произнес Вася, когда Юрка уже поднялся следом за ним в «беседку». — Напугаешь девчонку того гляди… Еще сделает с собой чего-нибудь.

— Обойдется, — отмахнулся Таран, входя в кормовой салон.

Его превратили в настоящее мини-казино, стояло три или четыре столика для картежников, рулетка, бинго. А на самой ближней к корме переборке устроили бар, там виднелась полированная под орех стойка и размещались четыре высоких вращающихся стульчика.

Ни слова не говоря, Вася зашел за стойку, покопался под ней и вынул картонную коробку, в которую, судя по картинкам, когда-то были упакованы стаканы из чешского стекла.

Вася открыл коробку и вывалил на картежный стол запечатанные аж самой Федеральной резервной системой США пачки баксов.

— Пересчитывай! — велел он Тарану.

До десяти Юрка считать умел. Пачек действительно было десять, и все они выглядели нетронутыми. Для вида, конечно, Юрка проглядел уголки пачек, убедился, что внутри них нет простой резаной бумаги, но распаковывать пачки не стал.

— Все, — сказал он, укладывая пачки обратно в коробку. — Мое дело доставить. Возьми ключ от каюты!

— Хорошо, — кивнул Вася и громко щелкнул пальцами.

Откуда-то из-за спины Юрки появился плотный, невысокого роста мужик в брезентовой куртке с капюшоном.

— Кинза! Отвезешь его обратно, понял? Отвечаешь за нормальную доставку к машине. Потом, когда мы полную циркуляцию по водохранилищу пройдем, вернешься. Ну, будь здоров, турист!

— Прошу за мной, — вежливо пригласил Кинза Тарана и направился почему-то за стойку бара. Юрка, уже уложивший коробку с долларами в пакет с маркой «Bond street», последовал за ним.

Оказалось, что стенка бара посередине раздвигается, а прямо за ней находится небольшая дверца, выводящая прямо на корму катера, поперек которой возлежала крашенная в серый цвет «казанка», к корме которой был прикручен струбцинами мотор «Вихрь». В данный момент он был поднят почти горизонтально, винтом вверх.

Потом Кинза малость повозился, развязывая веревки, которыми лодка была принайтована по случаю волнения и качки, а затем сказал Тарану:

— Помоги спихнуть!

Таран вообще-то хотел спросить, не унесет ли лодку, но вовремя увидел, что она была не только закреплена веревками, но и пристегнута к какой-то скобе прочной железной цепью и амбарным замком.

Кинза с Юркой плавно поднажали, лодка довольно мягко плюхнулась днищем о воду, цепь забрякала и натянулась, а лодка поплыла на привязи точно в кормовой струе бывшего «трамвайчика», заметно сбавившего ход.

После этого Кинза подтянул нос «казанки» почти вплотную к корме «Светоча» и велел Тарану:

— Перелезай в лодку!

Сказать, что Юрку при этой пересадке бил легкий мандраж, — значит сильно преуменьшить степень его нервного напряжения. Таран ведь прекрасно понимал, что где-то там, под темной, почти черной водой, ворочает лопастями гребной винт, который, пусть и на малых оборотах, запросто порубает его в мелкий шашлык. Может, он и преувеличивал опасность — вероятность угодить под винт гораздо больше при падении с носа, чем с кормы! Но тем не менее, когда под Юркиными коленями оказался покатый и шаткий нос «казанки», страху он натерпелся немало. Пакет с коробкой, где лежали доллары, он при этом держал в зубах и со стороны, наверно, выглядел очень комично. Однако, когда он наконец влез в лодку и уселся на ближнюю к носу скамейку, его бил настоящий нервный колотун.

А вот Кинзе это, видать, было не впервой. Хотя он сперва отстегнул цепь и перебирался на лодку, уже фактически отвязанную от катера. Р-раз! — и вместе с увесистой цепью и замком заскочил на нос. Два! — и очутился рядом с Тараном. А потом перебрался на корму, опустил «Вихрь» винтом в воду, дернул за тросик фыр-р! И лодка, подскакивая на гребнях довольно высоких волн и гулко шлепая днищем о воду,