все-таки была густая, тропическая. И хотя по палубам и надстройкам, кроме нас с Ленкой, прохаживалось несколько вахтенных матросов и охранников, разглядеть всего, что творилось в ночи, им было явно не под силу.
Откуда взялись три резиновые моторные лодки, выскочившие, словно камни-голыши, брошенные пацаненком, ума не приложу. То ли держались в темноте за кормой, пользуясь тем, что мощные машины «Торро д'Антильяс» заглушали звук их моторов, то ли их сбросили с какого-нибудь незаметного летающего объекта, то ли через торпедный аппарат подлодки выпустили (даже я знал, что это невозможно!), в общем, хрен поймешь. Однако факт есть факт: две лодки, подскакивая на гребнях волн — оттуда и пришло сравнение с камнями-голышами, — выскочили по правому борту, а еще одна — по левому. Я не понял толком, чего от них можно ждать, когда в море засверкали многочисленные оранжевые вспышки. С лодок замолотили автоматические гранатометы.
— Ложись! — как ни странно, но эту команду подал не я, а Ленка. Разленился, вишь ты, господин Баринов, потерял форму. Но упал вовремя. Потому что если бы пара гранат, которая шмякнулась в надстройку, прошуршав над нашими головами, угодила кому-то в лобешник, мало не показалось бы. Даром что эти гранаты были не осколочные, а химические, причем заряженные не настоящей отравой, а чем-то слезоточивым. Правда, поначалу я этого не знал и, увидев при свете ламп расползающиеся по кораблю газовые облака, порядком запаниковал. Конечно, я давным-давно позабыл предельно допустимые концентрации всяких там VX, заринов и зоманов, но хорошо помнил, что сдохнуть от них можно за несколько секунд. Сколько всего этих гранат выпустили — не считал, но догадывался, что их не пожалели.
— Тикаем! — успел крикнуть я, пока газовые облачка еще не заклубились на уровне голов. Хрюшка оказалась очень понятливой, и мы рванули вверх по трапу в надстройку. До чего вовремя — обалдеть! Едва я перескочил через комингс, захлопнул за собой тяжеленькую дверцу с маленьким иллюминатором и повернул рычаг, наглухо задраивающий выход, как новая порция гранат захлопала совсем рядом.
— Лезем выше! Натечет газу — сдохнем!
Ленке это долго объяснять не пришлось. Пока мы перебегали по лестницам внутри надстройки, стремясь улизнуть от газа, расползающегося по палубам, грохнуло еще несколько выстрелов, но уже сопровождавшихся не разрывами гранат, а каким-то бряканьем и лязгом. Потом мне показалось, стихли моторы лодок, хотя их жужжания за гулом машин не слышалось.
Мы уже пробежали несколько трапов до той палубы, где находилась наша каюта, когда снизу, у двери, через которую мы вбежали в надстройку, грохнул небольшой взрыв и что-то с лязгом повалилось на палубу. Глуховато простучало несколько автоматных очередей. Кто-то заорал, было несколько коротких вскриков, стонов, долетел надрывный кашель, сдавленная ругань.
В коридоре появился князь Куракин, с ним десяток мужиков, одетых в шорты или плавки, заспанных, но при пистолетах и автоматах.
— Быстро в каюту! — заорал он хорошим командным голосом. — Не высовывайтесь! Это нападение!
Чтоб мы не слишком медлили с исполнением приказа, два головореза энергично «помогли» нам влететь в каюту. Вообще за такую «помощь» я обычно морды бью, поскольку не переношу пинков в зад даже кроссовкой, но против автомата не попрешь… Влетели как миленькие.
Куракин проорал что-то по-французски, я не усек что, но, судя по реакции Хрюшки, явно нечто не очень выгодное для нас.
— Уи, мон принс! — полушутя ответил чернобородый и очень загорелый мужик с русалкой, вытатуированной на здоровенном бицепсе. Я это понял. У второго, который остался с нами в каюте, были черные усы и длинные волосы, стянутые в пучок, плюс черная бандана на голове с вполне понятной надписью «Mega Death». На грудных мышцах у этого товарища было наколото целое панно с черепом, костями, кинжалами и змеями. Кинжалы и змеи, не говоря уж о черепах и русалках, будучи нарисованными, меня лично не волновали. А вот то, что у этих борцов за денежные знаки имелись вполне солидные спецназовские пистолеты-пулеметы «хеклер-кох», а на кожаных ремнях, продернутых через шорты, висели кобуры с «магнумами», немного беспокоило. Вполне могло случиться так, что князь распорядился не отдавать нас живьем. Истинно русская черта, исконная, можно сказать: сам не гам, и другому не дам!
Надо сказать, что я даже начал жалеть о нашем бегстве с палубы. В конце концов, кто бы на сей раз ни собрался похищать меня и Ленку, нас взяли бы живьем. Конечно, я перепугался газовых гранат. Но это от дури. Надо было сразу догадаться, что никакими VX здесь работать не будут. Именно из того расчета, чтобы не потравить насмерть. Даже скромный CS и тот не применяли бы, чтоб не рисковать. Небось побаловались чем-нибудь вроде слезоточивой «черемухи-7». Конечно, от этого баловства кое-кому зачихалось, закашлялось. Слезки из глаз потекли, бо-бо стало. Тут с лодочек бахнули из линеметов, загарпунили этого самого «Антильского быка» и пошли на самый настоящий абордаж. Тех, кто пытался сквозь слезы пострелять, положили без особых хлопот, а тех, кто особо не дрыгался, просто скрутили в колбаску и оставили отдыхать. Впрочем, могли, наверно, и всех почикать для простоты. А то еще отдышится, развяжется кто-нибудь, неприятности начнутся…
Внизу, где-то на уровне шлюпочной палубы или чуть выше, уже в надстройке, началась ожесточенная пальба. Наши сторожа напряженно прислушивались к трескотне автоматов и пистолетным выстрелам, а также всяким прочим грохотам и бряканьям, которые могли издавать, в частности, трупы, сваливающиеся по железным ступенькам трапов. Но мне лично казалось, что эти ребята слишком сосредоточили свое внимание на двери, приоткрыв ее и поглядывая через щель в коридор. Будь я их начальником, я бы приказал одному приглядывать за окном. Что же касается нас с Ленкой, то наиболее приятным местом с точки зрения безопасности был каютный санузел. В нем не имелось окон, а дверь хоть и была деревянной, не могла угодить под прямую очередь ни со стороны выхода в коридор, ни со стороны окна.
Поэтому, воспользовавшись тем, что подручные Куракина уставились в дверь и убеждены, что мы никуда не денемся — и вполне резонно! — я утянул Ленку в санузел и задвинул за собой засов. Только после этого из каюты послышалась ругань, на которую Ленка тоже ответила несколькими словами, и охранники попритихли.
— Об чем лай? — скромно поинтересовался я.
— Куракин приказал им нас защищать, а не конвоировать. Они развыступались, что, мол, должны за нами наблюдать все время.
— А насчет того, чтобы ликвидировать нас при угрозе захвата противником, он ничего им не завещал?
— Ты по-французски понимаешь? — заподозрила Хавронья.
— Нет, я просто русскую логику понимаю. А Куракин, хоть и офранцузился за истекший период с 1917 года, все равно генетически наш. Хрен с ней, со столицей, лишь бы Москву французам не отдать.
Как уже говорилось, данный совмещенный санузел имел площадь в два квадратных метра. На одном из этих квадратных метров располагалась душевая кабина с умывальником и зеркалом, а на другой — унитаз и биде со всякими причиндалами. Меня лично очень заинтересовала крышка сливного бачка. Однажды в «джикейской» тюрьме на Хайди тяжелая фаянсовая крышка пригодилась для дела
— я вмочил этим «струментом» по хрупкому черепу одного из бойцов несостоявшегося сенатора Дэрка и унаследовал от него, помнится, не то «узи», не то «М-16А2»…
Сейчас, к сожалению, вышел облом. И бачок, и крышка были сработаны из легкой пластмассы. Так что убить ими что-либо крупнее таракана представлялось проблематичным.
Через две двери пальба слышалась послабее. Видать, штурмовой напор немного ослаб. Голоса наших защитников из каюты обменялись, как мне показалось по интонациям, оптимистическими репликами.
Я бы на их месте не спешил. Тем более какие-то шуршания и шебаршения происходили с внешней стороны надстройки. Но само собой, любители пострелять на эти шумы не обратили внимания. И зря!
Звон разбитого стекла и длиннющая, от всей души болезной, автоматная очередь подтвердили мои наихудшие опасения. Сам я, слава Богу, воспринимал побоище только на слух, присев в компании струхнувшей не меньше меня Елены где-то в районе унитаза. По первой прикидке, боец взобрался по скобам на самый верх надстройки, привязал капроновую веревку к какой-нибудь подходящей хреновине,
