— Нет, — сказал мистер Роджерс, положив мне руку на лоб, — у него нормальная температура. И на психа он не похож. Все это вполне могло быть, мы же видели возникновение ниоткуда этого букета. Вот он, стоит себе… Парень нормальным образом реагируем на материальные воздействия. Хрусталь звенит, вода смачивает палец, лепестки роз пахнут и имеют свойственный им вкус. Ты не запомнил время, в которое произошла катастрофа?

— Нет, сэр. Но это было…

— Я тебе верю, Майк. Конечно, с точки зрения устоявшихся физических представлений все, что уже произошло на наших глазах, — бред сумасшедшего. Этот ящик либо порождение сверхъестественных сил, которым вообще никакие земные законы не писаны, либо продукт научной деятельности совершенно реальной сверхвысокоразвитой цивилизации, которая открыла такие физические свойства материи, которые нам еще неизвестны и станут известны, может быть, через тысячу лет…

— Не спорю, — сказала Тина, — я могу, хотя и очень смутно, представить себе, что это некий, условно говоря, генератор, который, скажем, способен извлекать из пространства рассеянные в нем элементарные частицы, каким-то образом комбинировать из них атомы, соединять в молекулы нужных веществ, а потом выстраивать из них предметы. Могу допустить, что этот же прибор может, скажем, разбив на атомы или элементарные частицы какой-то физический объект, перебрасывать его за сотни или тысячи километров, а затем восстанавливать в прежнем виде. Могу допустить, что ящик может разогнать нас до скорости света, и время для нас замедлится, вследствие чего мы можем оказаться в будущем. Но вернуться по времени назад? Не представляю себе, как это возможно…

— Я тоже не очень представляю себе. Однако утверждать на этой основе, что это невозможно вообще, некорректно, — Милтон Роджерс опять почесал щетину. — Потому, что мы все: и физики, и философы, и обыватели толком не знаем, что такое время. Единственно, пожалуй, что мы научились делать, так это его измерять. Принимая за время промежуток между какими-то событиями, делим его на условные единицы, а потом используем для измерения протяженности каких-либо процессов. А о природе времени мы по сей день ничего не знаем, одни догадки да гипотезы.

— Но мы точно знаем, что время необратимо! — сказала Тина.

— По каким признакам? — улыбнулся Роджерс. — Только по характеру процессов, развивающихся во времени. Например, я зажигаю спичку и знаю, что через минуту или чуть меньше она сгорит. То есть она сгорит за то время, что минутная стрелка часов на моей руке опишет полный круг. Можно перевести стрелку часов на один круг назад. Можно. А теперь представь себе, что кто-то неизвестным нам способом может восстановить сгоревшую спичку. Не изготовить заново, а восстановить, улавливаете разницу?

— Да-да! — воскликнула Тина. — Я понимаю!

— Иными словами, для того, чтобы вернуться назад по времени, надо все те мириады процессов, которые протекли за какой-то временной отрезок, вернуть к исходной точке. Если этот прибор, — Роджерс похлопал ладонью по черному ящику, — способен, как ты сама предположила, «разбивать» материальные объекты на элементарные частицы и затем «собирать» их вновь в другом месте, то он вполне может осуществить эту задачу.

— Неужели это возможно? — ошеломленно пробормотала Клара. — В мире происходит одновременно бесчисленное множество процессов, их только Бог может прекратить или возвратить к началу…

— Тем не менее, если вот эта штука, — мистер Роджерс опять похлопал по черному ящику, — знает некий общий принцип деструктурации и реструктурации, то ей ничего не стоит за доли секунды все вернуть на круги своя.

— Извините, мистер Роджерс, — сказал я, — но мне кажется, что тут все не так просто. Я точно помню, что мы попали под атомный взрыв или что-то в этом роде. А вы и все остальные — нет. Ваша жена наверняка не помнит, что ее превращали в собаку. Но я-то помню! Кроме того, мне кажется, будто кое-что здесь, в вашей гостиной, выглядит не так, как в первый раз. То есть эта штука не просто все восстанавливает, как было. Вот, например, я точно помню, что диван, на котором я сейчас сижу, имел бордовую обивку, а сейчас он лиловый. И на гардинах у вас были не красные цветочки, а красные вишенки. И часы на камине не совсем такие…

— Прямо как в сказке, — улыбнулся Милтон. — Пришел ребенок и сказал: «А король-то голый!» Действительно, если бы все просто возвращалось к исходной точке, то мы бы не помнили о том, что уже встречались… Верно подмечено, малыш!

— По-моему, сэр, — добавил я, — то, что я помню, а вы не помните, объясняется одним: тогда, в прошлый раз, когда был взрыв, вы все сгорели начисто, а я оставался живым, хотя и перекалеченным.

— Как страшно это слышать! — всплеснула руками Клара Роджерс. — Неужели это было в действительности?

— Кажется, я начинаю понимать… — с заметной неуверенностью произнес мистер Роджерс. — Помнишь, Клара, как мы едва не поссорились, когда выбирали диван для гостиной? Тебе очень хотелось купить лиловый, а мне действительно больше нравился бордовый.

— Да-да! — воскликнула миссис Роджерс. — Именно так. Я даже сказала, кажется, что у тебя совсем нет вкуса.

— А я, если помнишь, после этого улыбнулся и согласился купить лиловый… Помнишь?

— Конечно, помню.

— Так вот, я тогда был очень сильно обижен. Но не показал виду. После того, как ты произнесла все это насчет отсутствия вкуса, мне захотелось крикнуть: «Ты безмозглая дура, которая живет на мои деньги, да еще и пытается мной командовать! Я покупаю бордовый — и точка!»

— Господи, неужели ты был способен на такое? — ужаснулась Клара. — Из-за ерунды?

— Понимаешь, у меня в тот момент был выбор: согласиться с тобой или настоять на своем. Я выбрал согласие — и появился лиловый диван. Но мог бы настоять на своем, и тогда здесь бы стоял диван с бордовой обивкой.

— Теперь мне тоже кое-что ясно, — вмешалась Тина. — Существует несколько параллельных потоков времени. Возможно, их бесконечное множество. И каждый раз, оказавшись перед какой-то альтернативой, мы как бы сворачиваем в тот или иной поток. Вы помирились — и события пошли по одной цепочке. Поругались бы — и цепь событий была бы совсем иная.

— Но неужели начало ядерной войны зависело от цвета вашего дивана? — спросил я. — Или от того, поругались вы с вашей женой или нет?

— Напрямую, наверное, нет, — задумчиво произнес мистер Роджерс, — но во времени переплетается и взаимодействует столько разных событий и факторов, что все может быть…

— Милтон, — взволнованно произнесла миссис Роджерс, — а ты помнишь ту историю с датчиком, который вы конструировали для какого-то спутника? Помнишь, ты еще сказал, будто это очень опасная игрушка?

Мистер Роджерс потер лоб.

— Да, это действительно была опасная штука. Это происходило шесть лет назад, после того, когда к нам поступили материалы испытаний над островом Джонстон в 1962 году. Тогда в ионосфере, практически в космосе, взорвали ядерную боеголовку. Одной из целей проекта было подавление радиолокационной сети русской противовоздушной обороны с помощью мощной магнитной бури. Но у кого-то из Пентагона возникло опасение, что русские могут применить точно такой же ход для подавления наших локаторов. И тогда нам предложили разработать систему мгновенного реагирования. То есть такую систему, которая будет приводить в боеготовность и запускать наши стратегические ракеты при обнаружении в околоземном пространстве мощных электромагнитных импульсов, сопутствующих ядерному взрыву. Нам было поручено разработать спутниковый датчик. Так вот когда мы начали над ним работать, то выяснилось, что очень сложно заставить его отличать естественные явления в магнитосфере от взрывных. Офицер, курировавший нашу программу, был простой парень, который считал, что выстрелить первым всегда полезно, даже если противник и не собирался в тебя стрелять. Мне долго пришлось убеждать и его, и других, что надо сделать датчик более селективным. В общем, это получилось, но могло бы и не получиться…

— А ты помнишь, что стало решающим обстоятельством? — спросила Клара. — Эти часы на камине…