— Да!

— Так, значит, Кирилл — сын Наташиной сестры?

— Да.

— А Кирилл привлек вас?

— Да.

— И что же вы сделали?

— Ну, меня сначала не было, и это Лав… это Даша все выяснила. Она нашла ваше свидетельство о разводе… А дальше все получилось уже действительно случайно. Даша с Кириллом и Лялькой поехали к вам домой. Лялька хотела для начала просто взглянуть на своего отца… И мы увидели, что дверь в вашу квартиру открыта. А дальше вы все знаете!

— Господи помилуй! Значит, она знает?

— Знает.

— То-то она так ухаживала за мной… И мне ее лицо казалось знакомым, я даже мучился, на кого это она похожа… Боже мой… Но я не знал! Я действительно не знал! Что же мне теперь делать?

Петька молчал. А что тут можно сказать?

Владислав Русланович вскочил и принялся ходить по комнате взад и вперед.

— Петя, но почему же… Почему она сама мне не сказала?

— Она боялась.

— Боялась? Ну да, ну да… Она не знала, как я отреагирую… — Он схватился за голову. И вдруг растерянной улыбкой посмотрел на Петьку: — Петя, но ведь это… Это здорово!

— Конечно! — обрадовался Петька.

— Это превосходно — у меня есть дочь! Да какая!

— Отличная дочь! — кивнул он.

— Но как же быть с Симой? Надо ее как-то подготовить… А впрочем… Эх, была не была!

Он вскочил и стремительно вышел из комнаты. Петька не удержался и выбежал за ним. Кострючко вошел на кухню.

— Сима! Ляля!

— Да, Владик? Что с тобой? Тебе опять стало хуже?

— Нет-нет, Симочка, все хорошо, все просто превосходно! Замечательно! — Он осекся, поймав недоуменный взгляд Ляли.

— Владик, что ты хотел сказать? — ласково улыбнулась Серафима Ивановна.

— Я хотел сказать… Понимаешь, Симочка, вот эта девочка, Лялечка…

Ляля замерла.

— Она моя дочь! — выдохнул он наконец.

Ляля вспыхнула, а Серафима Ивановна вытаращила глаза.

— Что ты сказал, Владик?

— Она моя дочь, но я об этом узнал только сейчас, сию минуту…

Серафима Ивановна посмотрела на Лялю. Та зарделась и кивнула.

— Но как… Откуда ты узнал? Я ничего не понимаю…

Кострючко вдруг хлопнул Петьку по плечу и сказал:

— Вот этот юноша, Сима, взял на себя труд сказать мне об этом, так как Лялечка… не решалась. Лялечка, я не знал, честное слово…

И Ляля вдруг разрыдалась. Как ни странно, это разрядило жуткое напряжение, возникшее было на кухне. Серафима Ивановна принялась утешать ее, а потом Петька еще раз рассказал всю историю с самого начала.

— Владик, ты удивительно везучий человек! — сказала с улыбкой Серафима Ивановна. — Ты потерял свой прибор, но зато нашел дочь… Это же так прекрасно!

И Ляля с благодарностью на нее взглянула.

Петька счел, что вполне может уйти и не присутствовать при этой «мексиканской» сцене, как он про себя назвал встречу дочери и отца. Он вежливо распрощался и выскочил на улицу.

— Фу ты! — проговорил он вслух.

А выйдя из подъезда, столкнулся с Хованским.

— Кирюха! Привет!

— Ну что там?

— Кошмарики! Мексика и Венесуэла!

— Чего? — ошалел Хованский.

— Сцена из мыльной оперы!

— Ты все ему сказал?

— Ну да!

— И что?

— Сперва он растерялся, а потом обрадовался, одним словом, там полное благорастворение, и я решил, что мне там уже нечего делать. Как, кстати, и тебе, хотя, ты и двоюродный брат.

— Вообще-то я спешил, хотел с тобой поговорить, у меня тут кое-какие соображения есть…

— По какому поводу?

— Да все по тому же. Мне, Петька, покоя не дает… эта артистка, которая замуж за Воскресенского собирается.

— Втюрился, что ли?

— Глупости! — вспыхнул Кирилл. — Просто… жалко ее.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Предупредить…

— Постой, Хованщина, в этом есть сермяжная правда.

— Ты о чем?

— Кирюха, ты еще многого не знаешь, мне сегодня этот Кострючко что-то рассказал…

Петька поведал другу все, что узнал нынче о Воскресенском.

— А что ты говорил про сермяжную правду?

— Про сермяжную правду? Ах да! Мы обратимся к ней, к твоей артистке, но не с рассказом о том, какой плохой человек ее жених, нет, мы обратимся с просьбой!

— С просьбой?

— Ну да! С просьбой добыть для нас эту дискету!

— Петь, идея, по-моему завиральная!

— Почему это?

— Во-первых, тогда все равно придется о нем рассказать…

— Естественно! Но это будет иначе выглядеть. Не донос, а благородное дело! Мы, можно сказать, хотим спасти Воскресенского, ведь если у него найдут дискету… Короче, тут надо будет еще помозговать! Но в принципе это отличный подход…

— А зачем тебе добывать эту дискету, а? если сам Кострючко решил на ней крест поставить, так тебе что, больше всех надо?

— Ага! — засмеялся Петька. — Ты ж меня знаешь, мне всегда больше всех надо! Я теперь просто жить не смогу, если не выведу на чистую воду этого типа. А дискета — это уж так, заодно! Ну как, будем искать артистку? Она в каком театре работает?

— Искать не надо, — покраснел Хованский, — я уже нашел.

— Что ты нашел?

— Ее домашний телефон!