— Я понимаю. Буду скучать. Ты звони мне, пожалуйста.

— Нет, лучше ты. Я же не знаю…

— Я тоже буду. Целую тебя, моя маленькая.

Он отключился.

— Ну что ты на меня пялишься? — накинулась я на Светку.

— Он, да? Ну, Бронька, ты пропала. У тебя такая морда…

— Да, я, кажется, пропала.

— Умираю от любопытства. Слушай, а что тебе надо купить для Польки? У меня рядом с домом хороший детский магазин. Могу помочь.

— Да нет, когда?

— Утром. Я завтра приду попозже. Отпросилась у Геннадьевны. У меня там дела по наследству, я записалась к нотариусу на прием. Зайду и все куплю. А список продиктуешь вечером по телефону. Годится?

— Нет, Светик, не годится. Не могу я в последний вечер…

— Нуда. Понимаю… Но ты же все равно не успеешь ничего купить. А я бескорыстно помогу. А в субботу встретимся. Хотя до тех пор я умру от любопытства.

— Ты и вправду купишь?

— Куплю, конечно! Ты думаешь, я сука?

— Никогда так не думала.

В глазах у Светки давно уже жила постоянная тоска. У нее был женатый, я бы даже сказала, безнадежно женатый любовник. И она любила его по-настоящему. Это любовь мешала ей жить, мешала чувствовать себя свободной. Она нечасто говорила об этом. Но иногда ее прорывало, и тогда она рассказывала мне о своей любви, пугая иной раз ненужными подробностями, даже интимного свойства.

— Вот и чудненько. Только ты денег мне дай, я сейчас на мели.

— Конечно.

— Бронь, скажи, а то не доживу до субботы.

— Что тебе сказать?

— Ну кто он?

Я внимательно посмотрела на нее. Меня самое распирало.

— Ладно, скажу. Только никому!

— Я тебя когда-нибудь сдавала? — оскорбилась она.

— Андрей Дружинин.

— Кто? — вытаращила глаза Светка. — Дружинин? Актер?

— Да.

— Господи помилуй! — перекрестилась Светка. — Где ты его нарыла?

— В Израиле.

— Что он там делал? Он разве еврей?

— Он там гастролировал. Все, Светик, пока закрываем тему. Некогда. А в субботу я все тебе расскажу и даже покажу фотографии.

— А как дожить? Ладно, Бронь, ты только скажи одну вещь.

— Ну?

— Ты на что-то надеешься?

— В каком смысле?

— Ну в каком.., замуж…

— Откуда я знаю? Я вчера с ним переспала, у меня крышу снесло, ни о чем таком я и не думала.

— Бронь…

Но тут вошла Инна Геннадьевна, и волнующий разговор пришлось прекратить.

Вечером после работы я заехала в гимназию, к Маятнику. Такое прозвище носил директор, у которого была фамилия Часовщиков и к тому же неприятная манера постоянно расхаживать из угла в угол. Он сообщил мне, что Полина в последнее время бывает груба, и особенно с учительницей по русскому языку.

— Я поговорю с ней, попробую во всяком случае, — решила я не вступать в пререкания с директором, ибо хорошо знала, на какой почве У Полины распри с учительницей. Та отвратительно говорит по-русски: «Включат», «нерво-патолог» и так далее, а Полина не пропускает это мимо ушей. Разумеется, учительница терпеть ее не может. Я-то считаю, такую учительницу не стоило бы держать в гимназии, но, когда недавно по телевизору услышала, как одна знаменитая писательница сказала «включат», махнула рукой. Пусть училка говорит как говорит. Главное, чтобы дочка говорила правильно. И потому ничего директору не объяснила. У этой училки больная мать, муж никчемный, и потерять работу для нее было бы катастрофой.

Маятник еще поворчал, что нынешние дети позволяют себе то, о чем раньше даже и помыслить не смели, и все в таком роде.

И стоило меня из-за этого вызывать? Но под конец он сказал, что в гимназии летом будет ремонт и хорошо бы чем-то помочь.

Я спросила, можно ли деньгами.

— Как вам будет угодно.

— У меня плохо со временем, и я предпочитаю заплатить.

— Ну что ж…

— Сколько?

— Три тысячи.., рублей, разумеется, было бы достойным взносом.

— Хорошо, — скрепя сердце сказала я. Но ничего не попишешь.

— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но Полина как-то обмолвилась, что ваш.., эээ.., жених — строитель…

— И что?

— Не мог бы он помочь материалами или как-то еще?

— Простите, Семен Анатольевич, я плачу деньги. И хватит. Обращаться, как вы выразились, к жениху, я не намерена.

— Извините, извините.

Я вытащила из сумки сто долларов.

— Можно в у, е.?

— Разумеется, но.., сейчас курс, знаете ли…

Я достала еще сторублевку.

— Теперь нормально?

— Простите, но мы вынуждены…

Я была счастлива, что сравнительно легко отделалась. Школу во всех ее проявлениях я ненавидела еще с детства. Школьные стены давят на меня, там пахнет несвободой, насилием над детскими душами. А Полина свою гимназию скорее любит. И хорошо, наверное.

Домой я попала в половине восьмого. И в лифте сообразила, что у Андрея как раз начался спектакль и у многих людей в зале будет вырабатываться гормон счастья. У женщин уж наверняка. И вероятно, не будет ни одной, которая не хотела бы его. Какой ужас! Во что я влипла?

— Мам, в гимназии была?

— Была. Заплатила сто долларов.

— А про меня говорили?

— Да. Сказали, что ты грубая.

— Небось Донна Анна насплетничала?

— Конечно. Ох, как я устала, ужас!

— Ну еще бы, всю ночь утешать подругу…