англичане были далеко, и Клонмур процветал.

Кэтлин глубоко вздохнула, понизила голос и продолжала на ирландском. Она поведала ему о первой встрече с Хокинсом, о том, как он обманул ее, и о своей наивности, когда она с благословениями отправила его в путь, в деталях рассказала о набегах, захвате продовольствия у Хам-мерсмита и пленении Хокинса.

— Мне надо было отдать его Логану. Но он раскрыл бы мое участие в Фианне. По той же причине я не могла отправить его назад к круглоголовым, — она заломила руки. Хокинс, возможно, рассказывает об этом сейчас. Фианна исчезнет, а всех ее друзей накажут.

— Придет день, — сказал священник, — когда негодяй будет подвержен суду и быстрой казни.

Она покачала головой.

— Этого я тоже сделать не могу.

— Потому что у тебя доброе сердце.

— Но посмотри, куда оно привело меня. Пленница на английском корабле. Нет сомнения, что Хокинс хочет притащить меня к Хаммерсмиту, и у него не заговорит совесть, когда он станет вешать меня.

— Не суди Хокинса так строго, — сказал священник. — Возможно, он хочет помочь тебе способом, о котором ты не подозреваешь.

Кэтлин удивленно посмотрела на пастора. Он улыбнулся.

— Этот человек — католик. Он сказал мне об этом во время освобождения меня из Инишбофина и признался, что это не его призвание. Но, тем не менее, я не буду осуждать его, пока не выясню, что он из себя представляет.

Кэтлин обвела рукой их стесненное жилище.

— Можно ли ожидать от него чего-нибудь хорошего?

— Время покажет, Кэтлин.

— Это хитрая лиса, — вздохнула она. — Он скажет, что угодно, только чтобы завоевать ваше доверие.

— Я боюсь хитрости намного меньше, чем открытой жестокости. — Отец Тулли потер шишку на носу.

Вдруг до нее дошло. — С вами плохо обращались в Инишбофине!

— Всемогущий Бог не подвергнет человека большим испытаниям, чем тот может вынести, Кэтлин.

Она внимательно осмотрела его, ища признаки повреждений. Он был изможден.

— С вами все в порядке, отец? Он кивнул.

— Да. Англичане не могут понять, что они закалили ирландцев против лишений и жестокости. Они думали, что сажают нас на голодный паек, выделяя на день столько хлеба, сколько многие из нас имели за неделю.

— Но они сделали больше, чем просто заставляли вас голодать.

— Они могут избить меня до потери сознания, но не затронут душу. Она принадлежит только Богу, и ни одному англичанину не удастся вырвать ее из меня.

Кэтлин хотела бы, чтобы ее вера была так же глубока, как вера отца Тулли.

— Как вас схватили, отец? — спросила она.

— Все было очень странно. На следующий день после свадьбы лорд Логан попросил меня освятить поле для посадки. Так как все его охранники спали после свадебных тостов, я отправился один. Поле было пустынным. Я подумал было, что на нем не было никого, кроме меня и Бога. Не успел я вытащить пробку из бутылки со святой водой, как шайка негодяев схватила меня.

— Англичане?

Он повесил голову и уставился в одну точку.

— Это были ирландцы, девочка моя. Дрожь пронзила тело Кэтлин. Ей вдруг вспомнилось предположение Хокинса, что Логан приложил руку к исчезновению отца Тулли.

— Везде есть продажные люди, — заявил он. — Они получили за меня около сорока британских фунтов, — отец Тулли пересел на другую кровать. — Поспи теперь, дитя. У тебя был трудный день.

— Мы должны что-нибудь сделать с твоими волосами, — сказал Весли, усаживаясь на носу шлюпки, спущенной с корабля, и глядя на Кэтлин.

— Не собираюсь прихорашиваться для Титуса Хаммерсмита, — сказала она, резко отворачиваясь к бухте Голуэя. — Пусть смотрит на меня такую, какая я есть, и какой вы сделали меня.

Весли мучило чувство вины. За время перехода до Голуэя он выдержал множество насмешек по поводу пленницы. Английские моряки упрекали его в том, что он выбрал такую упрямую и потрепанную девку, когда в Ирландии полно нежных, красивых женщин.

Весли вынужден был терпеть глуповатые насмешки и покровительственные похлопывания по спине, тогда как его охватывала ярость и желание потребовать уважительного отношения к главе Макбрайдов. Но ради ее же безопасности он скрыл, кто она такая, поэтому моряки обращали на нее не больше внимания, чем на овцу, выставленную для продажи на рынке.

Он был рад, что она не выходила из своей каюты, и старался не говорить с ней больше, чем необходимо, потому что, как только он заговаривал, голос и глаза предательски выдавали его нежность.

Даже сейчас, в этой переполненной шлюпке, направляющейся на пристань Голуэя, ему хотелось взять ее за руки и сказать: «Скоро, Кэтлин. Скоро все станет ясно». Однако он не надеялся, что она простит его.

Лодка глухо ударилась о причал. Прекрасный город Голуэй был окутан туманом. Величественные когда-то мраморные дома жались друг к другу в своей жалкой запущенности. На рыбном рынке несколько военных снабженцев и поставщиков ходили, торгуясь, вокруг продавцов рыбы.

Отец Тулли, к которому Весли проникся уважением за его здравый смысл и силу духа, забрался на причал и протянул руку Кэтлин.

— Я помогу леди, — вызвался один из моряков, отодвигая в сторону священника. Он схватил Кэтлин за талию и поднял ее, крепко прижав к себе.

Как только он поставил ее, Кэтлин ударила его босой ногой. Реакция моряка, натренированного опасностями плавания, была мгновенной: он отскочил, а Кэтлин не удержалась на ногах и упала коленями на деревянный настил.

Ярость, словно яд, бешеным потоком пронеслась по венам Весли. Кэтлин поднялась на ноги. Весли изобразил на лице легкомысленную улыбку, вспрыгнул на причал и всадил локоть в ребра моряка, стоявшего на краю причала. Не сумев удержать равновесие, тот шлепнулся в холодные воды залива Голуэя.

— Извини, мой добрый друг, — сказал Весли, перекрывая своим голосом смех товарищей моряка по команде. — Ноги после морской качки еще не привыкли к твердой земле.

Капитан Тейт и несколько вооруженных мушкетами солдат повели Весли, Кэтлин и отца Тулли в резиденцию Титуса Хаммерсмита на Литтл Гейт Стрит. Адъютант направил их за угол здания, где Хаммерсмит стоял у походного стола, расплачиваясь с охотниками на волков, выглядевшими такими же дикими и опасными, как и их жертвы.

Адъютант пошептал что-то на ухо Хаммерсмиту. Командующий повернулся с изумленным видом.

— Хокинс, неужели это вы? Боже, я думал, вы погибли! — он рассеянно потянулся к виску, где был срезан локон его прекрасных блестящих волос. Вновь отрастающий, как с удовлетворением отметил Весли, он был похож на ершик для мытья бутылок.

Несколькими минутами позже капитана Тейта отпустили, поблагодарив за хорошо проделанную работу, а Весли и его спутников под вооруженной охраной провели в гостиную Хаммерсмита.

Босая и грязная, Кэтлин стояла возле отца Тулли и рассматривала комнату, отметив и бархатные занавески на окнах, и граненый хрустальный сервиз на комоде палисандрового дерева, и шерстяной ковер цвета слоновой кости.

Весли знал, что она никогда раньше не бывала в городском доме. Он не сомневался, что Кэтлин