натянули ткань блузки.

Весли обдало жаром.

— Но ты не сделаешь этого! Ты не можешь заставить меня сочинять сказки о том, кто ты такая и чем занимаешься.

— Я понимаю это. Трудная задача.

— Тогда ты должна согласиться с тем, что следует сохранить меня, — с удовлетворением от того, что выиграл спор, Весли оперся плечом о ворота стойла.

Глаза Кэтлин оценивающе прошлись по нему, как будто она выбирала лучший кусок разделанного и лежащего на тарелке гуся.

— Да, я должна или сохранить… или убить вас.

— Я голосую за то, чтобы сохранить. — Она усмехнулась.

— Я так и думала, что вы выберете это. Итак, я буду сохранять вашу жизнь, мистер Хокинс, до тех пор, пока вы будете вести себя соответствующим образом.

— А если нет? Если я попытаюсь убежать?

— Я выслежу вас и убью, — непоколебимость, прозвучавшая в ее голосе, вызвала озноб во всем его теле. Одновременно с этим его пронзило другое чувство: болезненное сожаление, что такое прекрасное создание, как Кэтлин Макбрайд, волею судьбы может стать убийцей.

— Значит, ты не даешь мне права выбора, — сказал он беззаботно. — Тогда я остаюсь. Подумай об этом, Кэт, мы состаримся вместе. Будем совершать прогулки на взморье и наблюдать заход солнца, а ты будешь петь мне песни своим милым голосом. — Захваченный собственным воображением, он взял ее руку и провел губами по пальцам. Даже такая маленькая ласка глубоко взволновала его. Боже, он сходит по ней с ума.

Она вырвала у него руку. Легкий румянец окрасил ее щеки.

— Я боюсь, вы не поняли, мистер Хокинс.

— Весли. И я понял тебя, Кэтлин Макбрайд. Я понял, почему я ощущаю женское желание в твоих глазах и твердость воина в сердце.

Как бы защищаясь, она прижала руки к груди.

— Может быть, вы умнее всех в мире, мистер Хокинс? Скажите мне, пючему вы так думаете обо мне?

— Ты защищаешь свой дом. И это стало твоей трагедией. Обстоятельства заставили тебя похоронить свою женственность.

— Обстоятельства? — раздраженно спросила она. — Какое прекрасное слово. Это вы, англичане, сделали меня такой, какая я есть, украли мою мечту иметь мужа и сем… — испугавшись, что сказала о себе слишком много, она схватила скребницу и повернулась к черному любимцу. — Возвращайтесь в зал. Я занята.

Весли решил отступить от предмета разговора, но не от нее. Лоснящаяся шкура коня натягивалась от прикосновений скребка, и тот удовлетворенно похрапывал. Весли молча наблюдал за игрой света и теней на мускулатуре жеребца.

— Кэтлин, почему ты не продашь некоторых из этих лошадей, чтобы прокормить своих людей?

Она нервно засмеялась.

— Ирландцы безжалостно убивают своих лошадей на мясо. Лошади сейчас нужны только воинам, а нас осталось очень мало. Я слышала, что некоторые ирландские предатели продают своих коней в английскую кавалерию, — она обвела взглядом конюшню. В глазах появилось лукавство. — Уверена, им захотелось бы заиметь этих красавцев.

— Кэтлин, чтобы заиметь этих лошадей, они пойдут даже на убийство. Тебе следует быть очень осторожной.

— Я и так осторожна.

Весли, нахмурясь, посмотрел на черного жеребца.

— Как его зовут?

— У него нет имени, — ее руки скользнули по выгнутой шее коня. — Дать ему имя значит сделать его обыкновенным.

Весли встал позади нее. Не дотрагиваясь, измерил ее талию пальцами. Как он и предполагал, тонка, как молодое деревце.

— Где ты взяла его, Кэтлин?

Она прислонилась щекой к шее своего любимца и стала медленно водить рукой по его горлу вверх и вниз, вверх и вниз таким движением, от которого разыгралось воображение.

— Это подарок.

— От кого?

— А вот этого я вам не скажу, мистер Хокинс.

— От Логана Рафферти? — настаивал он, подстегнутый ее ответом и своей внезапной ревнивой догадкой.

Она расхохоталась.

— Да Логан Рафферти не даст мне колоска со своего поля, не то что такого коня.

— Тогда кто?

— Неважно кто, сэр. Я слишком много болтаю сегодня с вами.

— Не слишком много, — возразил он. — Я мог бы слушать тебя до скончания веков, и мне бы не надоело.

— Осмелюсь возразить: вам надоест значительно раньше, мистер Хокинс, — она медленно провела скребком по черной блестящей холке.

— Ты очень предана этому животному, — высказал он свое наблюдение.

— И буду предана. Мы прошли вместе с ним через много сражений.

Весли представил ее, едущей на коне в темноту ночи с развевающимися волосами и вуалью, с зажатым в маленькой руке мечом. Внезапное беспокойство пронзило его.

— Кэтлин, задумывалась ли ты о том, что когда-нибудь удача может изменить тебе?

— У меня самая лучшая лошадь, преданные воины и зависящие от меня люди. Я не могу изводить себя мыслями о неудаче.

— А если круглоголовые когда-нибудь схватят тебя?.. — Его голос прервался, когда он представил себе ее дом, разрушенный солдатами, убитых людей и саму Кэтлин, распластанную под каким-нибудь похотливым англичанином. Весли тряхнул головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Он не должен думать об этом. Кроме того, если его план сработает, она вскоре будет в безопасном от круглоголовых месте.

— Ты когда-нибудь устаешь от сражений, Кэтлин? — спросил он.

— Я не думаю, что это имело бы значение, — она стала еще энергичнее чистить лошадь.

— А тебе не надоело убивать? — поинтересовался Весли.

— Убивать кого?

— Все равно кого.

— Англичане — единственное племя, за которым я охочусь.

— И все-таки, тебе не надоело? — настаивал он.

— Конечно, нет. — Она продвинулась к высокому крупу лошади, нажимая на скребок еще сильнее. — А вам не надоело?

— До чертиков, — признался он, вспомнив кровавые битвы гражданской войны, остающееся после них тяжкое чувство вины и ощущение одиночества, охватившее его после принятия обетов в Дуэ.

— Это потому, мистер Хокинс, что вы не знаете, что означает драться за свой дом, — страстно произнесла она, подчеркивая каждое слово. — За каждый кусок хлеба.

В нем поднялось ответное чувство, ему хотелось схватить ее, встряхнуть и закричать ей: «Да! Да, я знаю. Я вынужден был покинуть свой дом. Я прошел через пытки, мою любимую дочь вырвали у меня из рук и сделали заложницей».

Однако необходимость сохранять тайну пересилила острое желание рассказать обо всем.

— Кэт, — мягко сказал он, накрыв ее руку своей и замедлив таким образом движение скребка. —