остальном же он совершенно нормален, это касается одаренности, способности к работе и так далее. Людей, которые внезапно совершают групповые убийства, бессмысленные и внешне не имеющие причины, их друзья и родственники, как правило, считают рассудительными, хорошо воспитанными, и никто не ожидает, что они способны на такое. Большинство преступников, которых описали американцы, утверждают, что уже давно знали о своей болезни и пытались подавить в себе разрушительные тенденции, однако в конце концов поддавались им. Такой убийца может страдать манией преследования или манией величия, а также болезненным чувством вины. Нередко подобный преступник обосновывает свой поступок тем, что он хотел добиться признания, или тем, что ему хотелось, чтобы о нем писали в газетах. Чаще всего за таким поступком скрывается желание чем-либо выделиться или жажда мести. Преступник считает, что к нему плохо относятся, он чувствует себя униженным и непонятым. В большинстве случаев у них наблюдаются серьезные сексуальные отклонения.
После этого монолога Меландера воцарилась тишина. Мартин Бек смотрел в окно. Он был бледен, с темными тенями под глазами, и сутулился заметнее, чем обычно.
Колльберг сидел на письменном столе Гюнвальда Ларссона и соединял его скрепки в длинную цепочку. Гюнвальд Ларссон раздраженно отобрал у него коробочку со скрепками.
— Я читал вчера книжку об Уитмене, — сказал он, — ну, о том, который застрелил несколько человек с вышки в университете в Остине. Какой-то австрийский психолог, профессор, доказывает в ней, что сексуальное отклонение Уитмена состояло в том, что ему хотелось переспать с собственной матерью. Вместо того, чтобы ввести в нее фаллос, пишет этот профессор, он воткнул в нее нож. Не могу похвастать такой памятью, как у Фредрика, но последняя фраза этой книги звучит следующим образом: «Потом он поднялся на вышку, которая была для него символом фаллоса, и излил свое смертоносное семя, словно выстрелы любви, в Мать Землю».
В кабинет вошел Монссон с неизменной зубочисткой в уголке рта.
— О Боже, о чем это вы здесь говорите!
— Автобус тоже может быть своего рода сексуальным символом, — задумчиво сказал Гюнвальд Ларссон, — хотя и в горизонтальном положении.
Монссон вытаращил на него глаза.
Мартин Бек подошел к Меландеру и взял зеленую книжку.
— Я хочу почитать это в спокойной обстановке, — сказал он. — Без остроумных комментариев.
Он направился к двери, однако его остановил Монссон, который вынул зубочистку изо рта и спросил:
— Что я должен делать?
— Не знаю. Спроси у Колльберга, — коротко ответил Мартин Бек и вышел.
— Можешь сходить побеседовать с домохозяйкой, у которой жил тот араб.
Он написал на листке бумаги фамилию и адрес и протянул листок Монссону.
— Что происходит с Мартином? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Почему у него такой кислый вид? Колльберг пожал плечами.
— Наверное, у него есть на то свои причины, — ответил он.
Монссону понадобилось добрых полчаса, чтобы добраться до Норра-Сташенсгатан при таком интенсивном уличном движении. Когда он поставил машину напротив дома № 48, было начало четвертого и уже почти стемнело.
В этом доме было два жильца с фамилией Карлсон, однако Монссон без труда вычислил того, кто ему нужен.
К двери было прикноплено восемь картонок с фамилиями. Две из них были напечатаны, остальные — написаны от руки разными почерками. На всех картонках были иностранные фамилии. Фамилии Мохаммеда Бусси среди них не оказалось.
Монссон позвонил. Дверь открыл мужчина с черными усиками, в мятых брюках и майке.
— Фру Карлсон дома? — спросил Монссон.
Мужчина продемонстрировал в улыбке ослепительно белые зубы и развел руками.
— Фру Карлсон нет в дом, — ответил он на ломаном шведском языке. — Она скоро будет.
— Я подожду ее, — сказал Монссон, входя в прихожую.
Он расстегнул плащ и посмотрел на улыбающегося иностранца.
— Вы знали Мохаммеда Бусси, который здесь жил?
Улыбка на лице мужчины мгновенно исчезла.
— Да, — ответил он. — Это было ужасно. Ужасно. Мохаммед быть мой друг.
— Вы тоже араб? — спросил Монссон.
— Нет, турок. А вы тоже иностранец?
— Нет, — ответил Монссон. — Я швед.
— О, я решил, что вы иностранец, потому что вы чуть-чуть запинаетесь.
Монссон строго посмотрел на него.
— Я полицейский, — объяснил он. — Мне хотелось бы немного осмотреться здесь, если позволите. Дома есть еще кто-нибудь, кроме вас?
— Нет, только я. У меня выходной.
Монссон огляделся по сторонам. Прихожая была темная, длинная и узкая, здесь стояли плетеный стул, столик и металлическая вешалка. На столике лежали газеты и несколько писем с иностранными марками. Кроме входной, в прихожую выходило еще пять дверей, в том числе одна двойная и две маленьких дверки, очевидно, в туалет и кладовку.
Монссон подошел к двойной двери и открыл одну створку.
— — Личная комната фру Карлсон, — испуганно сказал мужчина в майке. — Вход запрещен.
Монссон заглянул в комнату, уставленную мебелью и служащую, вероятнее всего, спальней и гостиной одновременно.
Следующая дверь вела в кухню. Большую и хорошо оборудованную.
— Запрещено ходить в кухню, — сказал стоящий за спиной Монссона турок.
— Сколько здесь комнат? — спросил Монссон.
— Комната фру Карлсон, кухня и наша комната, — сказал турок. — Еще туалет и кладовка.
Монссон нахмурил брови.
— Значит, две комнаты и кухня, — уточнил он для себя.
— А сейчас смотреть на нашу комнату, — сказал турок, открывая дверь.
Комната была размерами приблизительно пять на шесть метров.[8]
Два окна выходили на улицу, на них были обвисшие выцветшие занавески. Вдоль стен стояли разные кровати, а между окнами — топчан, обращенный изголовьем к стене.
Монссон насчитал шесть кроватей. Две были не застелены. Везде валялись обувь, предметы одежды, книги и газеты. В центре комнаты стоял белый лакированный стол в окружении пяти разнокалиберных стульев. Меблировку дополнял высокий комод из темного дерева с выжженными на нем узорами, стоящий наискосок у одного из окон.
В комнате было еще две двери, кроме входной. Перед одной из них стояла кровать; значит эта дверь наверняка вела в комнату фру Карлсон и была заперта. За другой дверью находилась кладовка, набитая одеждой и чемоданами.
— Вас живет здесь шестеро? — спросил Монссон.
— Нет, нас восемь, — ответил турок. Он подошел к кровати, стоящей перед дверью, и выдвинул из- под нее еще один матрац, одновременно показав на другую кровать. — Две раздвигаются, — сказал он. — Мохаммед спал на той кровати.
— А на остальных семи кто? — спросил Монссон. — Турки?
— Нет, три турка, два… нет, один араб, два испанца, один финн и новенький, грек.
— Едите вы тоже здесь?
Турок быстро прошел к противоположной стене, чтобы поправить подушку на одной из кроватей.
