— Ответ неверный, — сказал Мазур, не выпуская подбородка. — В глазах у меня пытливый вопрос и некоторое беспокойство... Касаемо твоих вечерних поездок.

— Ну, Мазур! — возмущенно завопила она. — Ну что ты, как Отелло? Чем тебе еще поклясться, что я — вернейшая жена?

— Не передергивай, — сказал Мазур. — Если бы ты мне изменила, я бы утешал себя тем, что изменила ты мужу, а не Отечеству... — Он стойко выдержал возмущенный взгляд и негодующее фырканье. Продолжал уже совершенно серьезно: — Ты не передергивай, радость моя. Касаемо этого я тебе вполне верю. Я не о том. Просто возникли два насущных вопроса. Первый: не слишком ли часто мы шастаем в казино? Ты пойми, казино ж не для того задумано и устроено, чтобы всякий, кто с улицы придет, кучу денег выигрывал...

— И вовсе не часто. Как ты любишь выражаться, в плепорцию.

— Пять раз за прошлую неделю — это уже не плепорция. Это тенденция, однако. Денег мне не жалко, милая, но ведь люди на этой почве форменным образом умом повертываются.

Она опустила глаза, всхлипнула в преувеличенном раскаянии:

— Ну честное слово, адмирал, постараюсь отвыкнуть.

— А сегодня куда?

— Ну... На часок.

— А если на слове поймаю?

— Изволь, — сказала Нина. — Зайду и ровно через час выйду, какая бы пруха или непруха ни шла... Честно. А второй вопрос какой?

— Не слишком ли часто ты за руль садишься поддавши?

— Так ведь самую чуточку. Для куражу. Никогда не переходя тот рубеж, где все можно уладить сотней баксов...

— А вот тут придется перейти на трезвый образ жизни.

— Это что, семейная сцена? — с любопытством спросила Нина.

— Это сеанс воспитания, — сказал Мазур. — Нет, серьезно. Я ведь искренне за тебя беспокоюсь, золото мое, я хочу с тобой прожить долгую и счастливую жизнь. Черт с ней, с рулеткой, не так уж это, может, и страшно персонально для тебя — но вот за руль садиться я бы тебя категорически попросил трезвой. Иначе права в кусочки изрежу собственными руками, а Патрикеич постарается, чтобы новых ты в жизни не получила...

Нина глянула строптиво:

— Ты лучше постарайся, чтобы твой Патрикеич меня по заднице не гладил.

— Тьфу ты, — сказал Мазур, — Опять?

— Ну да. Не далее, как сегодня, я, как-никак, верная жена, мне неприятно, в конце концов...

— Будет ему втык, — сказал Мазур. — Молодой еще, ветер в голове. А поскольку нужен он мне, под асфальт не закатаешь... Я с ним точно поговорю... Но вот от вопроса алкоголя за рулем ты уж, будь добра, под этим предлогом не увиливай. Я серьезно говорил.

— Я понимаю, — сказала Нина. — Но что я могу поделать, если во мне чертики играют?

— Гнать надо чертиков... — проворчал Мазур.

— Я исправлюсь, честно...

Она стояла перед Мазуром в неумелом подражании стойке «смирно», с видом мнимого раскаяния, вся из себя очаровательная, стильная и благоухающая, и сердиться на нее совершенно не хотелось, а хотелось уволочь в спальню и что-нибудь этакое прилежно сотворить.

— Ладно, — проворчал он, потеряв суровость, — в общем, смотри у меня...

— Слушаюсь, адмирал! Будет непременно учтено, адмирал!

Нина чмокнула его в щеку и выпорхнула за дверь — есть сильные подозрения, так и не принявшая нравоучения всерьез.

— Другое поколение, мать вашу... — громко сообщил Мазур захлопнувшейся двери и развернулся, чтобы уйти.

Звонок мелодично замяукал.

— Забыла что-нибудь? — спросил Мазур, проворно приоткрывая дверь. — Тьфу ты... Какие люди, сколько зим! Прошу!

Он проворно посторонился, и Коля Триколенко, он же Морской Змей (для крайне ограниченного круга лиц, поголовно опутанного целой паутиной грозных подписок о неразглашении) прошел в прихожую. Сказал без выражения:

— Супругу твою на лестнице встретил, летела куда-то беззаботно. Очаровательное все же создание, везет тебе...

— А чего ж, — сказал Мазур с наигранной бесшабашностью. — Должно ж нам когда-нибудь и повезти наконец... Ну, что ты встал, как мина на тросе? Пошли-пошли, сейчас в темпе соорудим коньячок типа виски и все такое прочее...

Он пропустил гостя вперед, в кабинет, достал из бара бутылку, стопочки, сказал виновато:

— У меня тут пожрать ничего особенного, кроме конфет и еще какой-то безделицы, ну да мы ж с тобой африканскую самогонку сушеной бегемотиной заедали...

— Сушеной ящерицей, — без улыбки поправил Морской Змей. — Это если в Шикотале. А южнее экватора мы ее, помнится, вовсе без закуски понужали...

— Кто ж все упомнит, — пожал плечами Мазур, наполнив позолоченные стопочки. — Ну, вздрогнули?

— Вздрогнули, — угрюмым тоном отозвался Морской Змей, выпил, произведя рукой какое-то механическое движение.

Поставил стопочку и уперся взглядом куда-то в угол комнаты, без малейших попыток завязать беседу. Сидел в деревянной позе и молчал.

— Так-так-так, — сказал Мазур.

— Что — так-так-так? — отозвался Морской Змей вроде даже неприязненно.

— Излагай.

— Что — излагать?

— Да ладно тебе, — сказал Мазур. — Сто лет друг друга знаем. Сразу видно, что на душе у тебя лежит каменюка, и нешуточная. Так что излагай, что стряслось. Если в деньгах дело, так это никакая не проблема и даже не намек на проблему. Решим вмиг.

Морской Змей поднял голову и впервые уставился ему прямо в глаза:

— А что, неплохо у тебя с деньгами?

— Да так, — сказал Мазур, — не хреново.

— Зарплату повысили?

Мазур неопределенно дернул плечом.

— В казино банк сорвал?

— Да так, в общем... — сказал Мазур.

Воцарилось молчание, напряженное и неловкое. Нехорошее молчание, можно даже сказать неправильное, потому что между ними такому молчанию вроде и быть-то не полагалось...

Наконец Мазур сказал решительно:

— Ну, короче... Я ж тебя знаю. У тебя на душе что-то лежит, а на языке что-то вертится... Как говорили наши польские друзья, когда были еще друзьями, вали, как с моста...

— Ты чем занимаешься? — спросил Морской Змей, холодно глядя ему в глаза.

— Коля, — сказал Мазур проникновенно, — ты уж извини, но я и тебе не могу сказать, чем занимаюсь. Ты, как-никак, отставник, а? Что, я тебе должен напоминать касаемо незыблемых правил?

— Не финти. Я не про службу.

— Ну, а вне службы — частная жизнь, само собой разумеется. Бытовуха...

— Ага. Это у тебя так называется?

— Что именно? — спросил Мазур с величайшим терпением.

— Да та банда, которую ты сколотил из подчиненных, и, как нынче модно выражаться, капусту рубишь... Врос, так сказать, в рыночную экономику. Не ожидал... От тебя-то никак не ожидал. Кирилл, ты