А главное, щель, кажется, специально забрасывали или даже взорвали в ней что-то в нескольких метрах от входа. И только талые воды, работая каждый год, промыли завал, сделали ход между грудами мокрой глины.
Антон миновал этот завал через узкий лаз, проделанный в глине водой. Здесь под ногами везде хлюпало, в глине стояли озерца воды, и эхо гулко отдавалось в лазе. Дальше, в кромешной тьме, тоже что- то хлюпало и булькало — далеко, наверное, в нескольких десятках метров. Скорее всего, падала с потолка глина или отдавались эхом его же шаги. Но дальше идти очень не хотелось.
Антон обернулся, убедился, что до входа далеко, и начал отступать бочком, а перебравшись через завал, повернулся и пошел, приговаривая, что лучше в эти разработки не лезть, а то ведь может запросто и завалить…
Антон не мог не связать эту щель в глубине холма и странную «запретку» неподалеку. Но разгадки там не находилось. Бетонный короб был просто бетонным коробом, на несколько комнат-клетушек. Дощатые развалины — остатками бараков с толщиной стен в одну доску, в которых нельзя жить зимой. Наверное, тут поставили пост, чтобы копаться в горе.
Что-то блеснуло в свете раннего утра, уже за прямоугольником проволоки, вроде бы беленькое, но вовсе не похожее на снег. Странно… На довольно большой площади все было завалено костями. Ребра, длинные трубчатые кости, куски позвоночников. Кухонная яма тех, кто жил на «запретке»? Какое-то время сознание Антона еще сопротивлялось истине, не позволяло сделать выводы из длины и формы этих трубчатых костей рук и ног, восстановить вид полураспавшихся, обгрызенных зверьем грудных клеток, отметить, что такой таз могут иметь только двуногие.
Странное, острое чувство испытал Антон, стоя на завале из человеческих костей. Долгое время он не мог даже понять, откуда взялись все эти кости. Что, покойников просто разбросали по тундре? Или свалили их в кучу? Не было здесь ни одного целого черепа, почти не было сочлененных друг с другом костей, лежащих в анатомическом порядке. И не было костей без погрызов, а многие кости зверье покрупнее вообще раздробило на части.
Чуть в стороне от основной россыпи лежал череп, но не совсем чистый, до конца не обглоданный и со следами зубов на черепной крышке. Песцы счищали, до конца так и не смогли счистить мясо и кожу с костяной коробки, вмещавшей человеческий мозг. Полуголова и получереп. Были и еще кости с дурно пахнущими обрывками, какие-то куски, о происхождении которых не хотелось особенно думать.
Дальнейшие шаги Антон сделал безошибочно — на запах. Вот он, почти вытаявший человек. Начал вытаивать, и уже появился запах. А еще дня два теплой погоды — и толпы песцов сбегутся, начнут пир. Ничто не отмечало узкого, мелкого рва, в который были вколочены трупы. Часть рва оказалась на пригорке, и там ров протаял, его содержимое начало размывать талыми водами. Зверье опустошало ров, и в следующие годы он протаивал немного дальше, уже в низинке. Там, где не протаял бы без этого. Вроде бы Антон мог угадать направление еще не протаявшего рва, но не был до конца уверен, сможет ли отличить набросанный людьми земляной вал от бесчисленных тундровых кочек.
Ну что ж… Нового ведь нет ничего. Значит, именно так копали этот холм на берегу… Интересно, зачем копали, что извлекали наверх. Интересно знать, в какие годы. А узнать во всем этом что-то принципиально новое… Все знают, что на костях Сибирь стоит. Все знают, что на костях бесчисленных зеков стоят Норильск и Игарка. Все знают. И в России знают, и не только. В том числе иностранные гости, скупающие русский лес и никель.
Мысли у Антона прыгали, метались и были очень, очень разные. От того, что интересно было бы узнать, а где были старшие люди их «фирмы» — Красножопов, папа Крагова, которым он прожужжал все уши? Где они были в годы, когда образовывались по всей Сибири завалы из человеческих костей? Была мысль, что неплохо бы пригласить священника, захоронить всех этих по-людски. Была о том, что, наверное, о месте смерти многих, вытаявших здесь костьми, не знает никто и нигде. Вспомнилась соседская бабулька: «Я им говорю, не надо мне вашей справки, для меня Иван как был, так и остался реабилитированный. Вы мне скажите, в какую сторону кланяться, мужа покойного поминать. А они мне: не можем, говорят, сказать, архивы, мол, все уничтожены».
А была мысль, и очень простая, что пора бы пойти снова посмотреть, нет ли на озере людей. И если нет, то пора выбрать, в какую сторону идти.
И тут он снова услышал звуки приближающегося вертолета.
ГЛАВА 20
На востоке и на западе от озера
31 мая — 1 июня 1998 года
Тоекуда изо всех сил старался стоически переносить дикость эбису, в том числе их неспособность помнить о данных обязательствах и хоть немножечко учитывать ход времени.
Только поздним вечером тридцатого наконец-то прилетели вертолеты. Тоекуде дали до полусотни объяснений, почему появились так поздно и почему никак нельзя было иначе. Все объяснения были совершенно неубедительны и дико противоречили друг другу. Тоекуда махнул рукой. Труднее было принять попытки обманывать его, пользуясь тем, что он иностранец и может не знать местных условий. Ловя усмешечку превосходства и зная, что эбису нагло врет, Тоекуда не мог не задумываться: неужели это потому, что он японец?! Может быть, будь он американцем или немцем, с ним вели бы себя приличнее?! Или жители этой страны окончательно стали подобны белым медведям, прикормленным на свалках и помойках?!
Тоекуда помнил трогательные, веселые на первый взгляд, по существу — жуткие фотографии: цари Арктики, громадные хищные звери весом в полтонны, превращались в приблудных попрошаек, разучаются охотиться, становятся зависимы от того, сколько бифштексов не доедят туристы.
Умея управлять своей психикой, японец специально вспоминал умное, аскетичное лицо Савела Печенюшкина, приятное лицо его жены, долгие разговоры с Михалычем и Игорем Андроновым в роще ученого городка. Нет-нет! Эта страна пережила тяжкую болезнь, и многих еще лихорадит. Тем более, что Тоекуда помнил, с кем он имеет дело и кто послал сюда всех этих людей. И даже среди этих дефективных, не вполне нормальных созданий (что вменяемый человек в уголовники не пойдет, Тоекуда был совершенно уверен) попадались сравнительно полноценные экземпляры. С Толиком, Серегой, Валькой Тоекуда быстро сблизился и, начиная дальние маршруты, полагался на них почти как на Мишу с Васей.
Он заранее разделил на секторы все окрестности озера. Задание у каждой группы — обследовать сектор, постоянно выходя на связь. Первое сообщение о людях поступило к утру тридцать первого, и оттуда, где результатов Тоекуда почти не ожидал, — с юго-восточного берега озера, и из группы, которую вел Миша. Там с вертолета видели одиноко бредущего человека, и этот человек выбежал на самый берег и махал вертолету рукой.
Проглотив почти кипящего чаю, на ходу перехватив черствого хлеба, Тоекуда вылетел туда, велев Мише брать соседний сектор.
Вот, значит, здесь был человек… А вот и он! Бегает, прыгает, махает курткой, а вот и костер, на нем что-то… Оружия у него нет, видно, что рад, но пусть уж его держат на прицеле. Так, на всякий случай, так вернее.
Сразу бежит к севшему вертолету. Вид не очень здоровый, усталый. Но видно, что тренированный и сильный человек.
И первое, едва выключили двигатели и открыли люк:
— Там товарищ, совсем больной, несколько километров…
Миша беседует сам, Тоекуда только пытается понять. И перед началом разговора тихо мотает головой: этого человека он не нанимал и кто такой, совсем не знает. Миша понимающе кивнул, перед тем, как приступить к общению:
