— Чем меня шантажировал Харви?

— Да.

Марго посмотрела в зеркало и начала машинально подводить брови.

— Ладно, Дэнни, — сказала она наконец. — Правонарушение несовершеннолетних. Я отбывала срок, когда мне было семнадцать. Пятнадцать месяцев. Под своим настоящим именем, разумеется. Джани Риговски — звучит, правда? — Она невольно улыбнулась.

— И это все? — спросил я.

— Вполне достаточно, — огрызнулась Марго. — Наверное, это ерунда для заурядной певички в какой-нибудь мыльной опере, но для меццо-сопрано!..

— А как Харви узнал об этом? Она пожала плечами:

— Не знаю. Думаю, он сделал это своим бизнесом — рыться в прошлом других людей. Иначе как бы он заполучил столько крупных имен и вынудил их работать на себя?

— Пожалуй, — согласился я, вспомнив, как Мардж назвала Бенни консультантом, когда я в первый раз появился в конторе Харви.

— Я подумала, что, если после спектакля ты бы взял меня к себе, я бы там и написала это заявление.

— Отлично, — радостно произнес я. — А я покажу тебе, насколько могу быть близок со своим клиентом. Ее глаза хитро блеснули.

— Ради Бога, мистер Бойд, — с притворной застенчивостью сказала она, — не забывайте, что я сейчас так стара — вполне гожусь вам в матери!

Помощником режиссера был парень по имени Алекс. Он уделил мне целых двадцать секунд своего времени — вполне достаточно, чтобы сказать “Привет!” и засунуть меня в один из углов своих владений, предупредив, чтобы я как можно дальше держался от него самого. Панель управления сценой перед ним выглядела не менее сложной, чем панель реактивного лайнера, так что я мог ему только посочувствовать. Передо мной был отличный вид на сцену через стеклянное окно.

Когда-то очень давно я прочитал “Саломею” Оскара Уайльда, потому что один придурок сказал мне, что это история жизни первой стриптизерки. Так что я мог следить за оперой без проблем. Она довольно точно повторяла пьесу, поэтому мне не нужно было гадать, о чем поют певцы, которые исполняли свои арии на немецком. В этом отношении мне повезло, тем более что я никогда не учил немецкого.

Певцы были хороши, просто великолепны! Чувственная музыка создавала атмосферу нарастающего напряжения.

Донна Альберта была потрясающей Саломеей. Каждое ее движение излучало огонь и секс, подчеркивая ее отношения любви-ненависти с Иоканааном. Рекса Тайболта с трудом можно было узнать в пророке с бородой и вдохновенным взглядом. Луис Наварре, загримированный, как и Марго, чтобы выглядеть на двадцать лет старше, был достойным и трагичным Иродом.

Хотя опера была одноактной, сделали антракт. Может, из-за денег клиентов, чтобы те почувствовали, что не зря их заплатили, может, для разнообразия. Во всяком случае, когда зажгли свет, Алекс вздохнул с облегчением.

— Худшее позади, — сказал он, улыбаясь. — Что вы думаете обо всем этом?

— Великолепно! — искренне сказал я.

— Первый раз ее ставили в “Метрополитен-опера” году в 1907-м, по-моему. Она продержалась всего пару вечеров — стали кричать о морали и всем таком прочем. “Надушенный декаданс” — так отозвался о ней один критик. Неплохо, а?

— Отвечу после танца, — пообещал я ему. Я вернулся в гардеробную к Марго и встретил по дороге Рекса Тайболта. Судя по всему, он не особенно обрадовался нашей встрече.

— Как дела, Рекс? — вежливо спросил я.

— Отлично, — буркнул он. — Послушайте, Бойд... По поводу прошлого вечера. Я... — Он внезапно замолчал, уставившись на что-то позади меня, затем быстро ушел.

Я повернулся и увидел Эрла Харви. Поперек переносицы у него красовался белый пластырь, подчеркивающий мутный цвет его глаз.

— Какого черта ты делаешь за сценой? — заорал он.

— Защищаю интересы своего клиента, Эрл, — спокойно сказал я. — Вдруг ты захочешь близко подойти к ней, тогда я сделаю тебе горб на спине, чтобы твоему носу не было скучно!

Его лицо потемнело, он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, но вдруг передумал и быстро удалился. К тому времени, когда я добрался до гардеробной Марго, ей пора уже было возвращаться на сцену, так что мне осталось только проводить ее и снова забраться в будку Алекса.

Вторая часть оперы была даже лучше, чем, первая. Танец Донны Альберты был таким вдохновенным, что публика затаила дыхание. Во всем театре воцарилась полная тишина. Напряжение нарастало с каждым сбрасываемым покрывалом. Наконец последнее из них мягко упало на пол, оставив ее в крошечном телесного цвета бюстгальтере и трусиках, которые были почти не видны публике. Ее голова медленно наклонилась к Ироду, и ее бесподобно изогнутое тело застыло в позе покорной просьбы. Под ярким белым светом ее тело превратилось в мраморную статую, в которую вдохнул жизнь какой-то языческий бог.

— Боже! — хрипло воскликнул Алекс, нажимая сразу пять кнопок на своей клавиатуре. — Она могла бы заработать миллион в эстрадном шоу!

Чувствовалось, что аудитории после всего этого потребовалось минуть пять, чтобы снова осознать происходящее. Мне тоже. Саломея потребовала голову Иоканаана, Ирод почувствовал первые угрызения совести. Лампы постепенно погасли, и палач исчез в темном провале посредине сцены, который должен был обозначать дверь в темницу, где был заключен Иоканаан. А когда Саломея потребовала принести ей голову Иоканаана, свет на сцене полностью погас. Через пять секунд луч голубого света озарил напряженную, опустившуюся на колени Саломею перед темным провалом. Дрожь пробежала по залу, когда рука палача медленно появилась из темноты, неся серебряный плоский поднос, на котором покоилась голова казненного. Я вспомнил, как Рекс Тайболт говорил мне, что гипсовая голова была чертовски точной копией, — так оно и было. Саломея схватила ее и тут же уронила.

— Черт! — в отчаянии пробормотал Алекс. — Знал, что кто-нибудь обязательно разобьет ее в день премьеры, но почему именно сейчас?

Донна Альберта стояла на месте не двигаясь, словно парализованная, и вдруг рухнула на пол.

— Господи! — Алекс начал остервенело нажимать кнопки. — Чем я провинился, за что такое несчастье случилось со мной?

В течение последующих десяти секунд на сцене ничего не происходило. Наконец Луис Наварре разгадал неистовую подсказку Алекса, и действие дотащилось до развязки, когда солдаты ринулись на сцену, накрыв Саломею щитами.

Занавес упал под оглушительные аплодисменты публики, но его больше не поднимали. Я последовал за Алексом, который бросился к тесной кучке людей на сцене, столпившихся вокруг неподвижного тела Донны. Когда я протолкался туда, Марго стояла около нее на коленях. Она посмотрела на меня с надеждой:

— С ней все в порядке. Просто обморок — и все.

— Вы так думаете? Может, она заболела? — с волнением спросил Наварре.

— Нервы, — ответила Марго. — Когда она уронила голову... — Ее голос оборвался, она взглянула на голову, лежавшую на полу рядом с Донной Альбертой. Даже под гримом было видно, как побледнело лицо Марго, в глазах застыл ужас.

— Что такое? — настойчиво спрашивал Алекс. — Что случилось?

Марго подняла трясущуюся руку и показала — голова Иоканаана лежала в темной блестящей луже.

— Кровь? — недоверчиво и с ужасом в голосе произнес Алекс.