хоть и постонали, но уступили. На эти средства и был создан фонд помощи на случай стихийных бедствий. Сейчас фонд насчитывает около восьми миллионов доларо, решение об их использовании принимает лично президент. По мере необходимости вам выдадут из этого фонда четыре миллиона доларо.
Он выдвинул ящик письменного стола и стал рыться в нем, извлек оттуда книгу в пестрой суперобложке, затем пустую бутылку из-под джина, которую тут же бросил в корзину для бумаг, потом на столе появилась грязная сорочка. Наконец он добрался до толстой стопки бумаг и постучал ею по столу, что-то довольно бормоча.
– Сейчас найдем, – приговаривал он. – Вот!
Сейксас протянул мне наконец нужный лист. Пальцы его были унизаны драгоценными перстнями.
– Посмотрите. Это официальное разрешение, – произнес он. – Вы будете получать двадцать тысяч плюс оплата необходимых расходов. До десяти тысяч вы можете тратить на научно-исследовательскую работу, использование ЭВМ и тому подобное. Разработка проекта – дело ваше. Смету на расходы вы составили?
– Да, в соответствии с договором.
– Великолепно. Не выношу предварительные сметы для строительных проектов. Это – смесь цифр, непредвиденных обстоятельств, неявок на работу из-за болезни и бог знает чего еще! Хотите, я познакомлю вас с фирмами, которые будут сотрудничать с вами?
– Это не к спеху. Меня не волнует, кто будет это делать, куда как важнее, что делать.
– Да, да, – произнес Сейксас и внимательно посмотрел на меня. – Да, – повторил он еще раз, опустив глаза.
Затем мы потратили минут двадцать на наиболее важные цифры и показатели. Он попросил принести данные о последних строительных проектах, чтобы я мог составить себе представление о расценках.
Энжерс сидел в стороне, нетерпеливо ожидая, когда мы закончим. Я был изрядно удивлен, обнаружив у Сейксаса за внешне непривлекательной внешностью острый как лезвие ум. Так оно должно было и быть. Вадос – не тот человек, который потерпел бы в своем любимом муниципалитете домашних воров.
К концу беседы Сейксас сиял.
– Желаю вам удачи и успехов, Хаклют, – сказал он. – Лично я считаю, что мы ухлопаем на все это слишком много денег. Можно было бы выдворить этих подонков за полдня штыками. Но ведь они снова вернутся сюда. Значит, это не такое уж расточительство. До встречи!
Энжерс поднялся с явным облегчением, с отсутствующим взглядом пожал Сейксасу руку и быстро вышел.
– Оригинал, не правда ли? – произнес он, как только мы оказались за дверью. – Я имею в виду… Да вы ведь и сами видели. В столе пустые бутылки, грязное белье. Но надо отдать ему должное: он достаточно умен и расторопен. Ведь он из местных, – после некоторого раздумья добавил Энжерс.
– И прекрасно говорит по-английски.
– Представьте, он мне рассказывал, что учился языку по фильмам.
Когда мы оказались на улице, Энжерс осмотрелся по сторонам.
– Нам здесь не так далеко. Пройдемся пешком или вызвать такси?
Я уже знал, что полицейское управление находится за Дворцом правосудия.
– Мне хотелось бы пройтись пешком, если не возражаете. Так лучше узнаешь город, – ответил я.
Какое-то время мы шли молча.
– Почему мне один из первых визитов надо нанести именно шефу полиции? – спросил я немного погодя.
– Да на то много причин, – мгновенно ответил Энжерс. – Возможно, он произведет на вас странное впечатление. В нашем вопросе у него не однозначная позиция. Люди, поселившиеся в бараках, для него – бельмо на глазу. В городе участились кражи. И нередко многие из тех, кого разыскивает полиция, прежде чем сбежать в горы, скрываются там у своих родственников. Поэтому О’Рурк, как и все мы, желает как можно скорее избавиться от этого отребья. С другой стороны, у него много общего с Диасом: он человек из народа, не получивший никакого образования, начисто лишенный внутренней культуры. Но, насколько мне известно, именно поэтому Вадос и считает его весьма подходящим для должности шефа полиции. Он более, чем кто-либо другой, способен проникнуть в психологию местных преступников. Кроме того, он органически не переносит таких… таких людей, как я, например, – граждан иностранного происхождения.
– А что представляет собой полиция в целом?
Энжерс пожал плечами.
– По нашим понятиям – продажна и разложилась, а по здешним, латиноамериканским, – весьма усердна, как меня в том постоянно уверяют. Правда, после прихода к власти Вадос провел основательную чистку, избавившись от самых отвратительных типов. Полицейские, берущие взятки или дающие ложные показания в корыстных целях, несут теперь строгие наказания. В случае, конечно, если пойманы с поличным. Убежден, что на самом деле таких поступков гораздо больше, чем нам известно.
– Мне тоже так кажется, – подтвердил я и рассказал о случае с полицейским, пытавшимся обобрать мальчика-нищего.
– А что вы хотите? – снисходительным тоном произнес Энжерс. – Этот полицейский сам ничем не отличается от нищего, кроме разве целых рук да зрячих глаз. Потребуется еще немало сил и времени, чтобы жители Вадоса соответствовали облику города. Некоторые из местных ничем не выше своих предков из каменного века. А мы хотим, чтобы они сразу превратились в цивилизованных граждан. Может, лет через двадцать это будет реально, но не сейчас.
Внешность, как и фамилия, капитана О’Рурка была типично ирландской несмотря на характерную для индейцев легкую угловатость скул. Колоритное толстогубое лицо, похожее на картофелину с наростами, обрамляла пышная копна каштановых волос. Мясистые пальцы были очень короткими, словно обрубленные. Неухоженные руки покрывали жесткие густые волосы. На нем были черные форменные брюки, черные сапоги и черная рубашка, узел его красного галстука болтался на дюйм ниже расстегнутой верхней пуговицы. На вешалке у стены висели фуражка с серебряной кокардой и автоматический пистолет в кожаной кобуре.
Многочисленные фотографии, изображавшие хозяина кабинета, висели на стене за его спиной в хронологическом порядке – от поблекшего снимка мальчика лет десяти на первом причастии до блистательного фото огромных размеров для прессы, где он был запечатлен в парадной форме рядом с президентом.
Остальные стены тоже были покрыты фотографиями, но эти снимки носили профессиональный характер – на них были самые разные преступники и их жертвы.
Без особой любезности капитан О’Рурк предложил нам сесть. И тембр его голоса, и манера держаться вызывали невольное чувство страха. Говорил он на каком-то испанском диалекте с преобладанием гортанных звуков.
– По-английски не изъясняюсь, – сказал он таким тоном, будто признавался в тяжкой вине.
Вероятно, так он это и воспринимал. Затем он быстро добавил еще что-то, чего я не понял, и посмотрел на Энжерса.
– Э… э… Несмотря на его имя, – недовольным тоном заявил Энжерс, – мне, видно, придется быть вашим переводчиком.
Такого рода беседа заняла довольно много времени и не слишком продвинула нас вперед. Речь шла о банальных вещах, на дурацкие вопросы приходилось отвечать прописными истинами, и через некоторое время я предоставил Энжерсу возможность говорить одному, а сам стал рассматривать фотографии на стенах.
Грубый возглас О’Рурка вернул меня к действительности. Я обернулся и встретился со взглядом его карих глаз. Энжерс выглядел смущенным.
– В чем дело? – спросил я.
