— Давненько, — кивнул Синяков, еще не до конца поверивший в чудо своего спасения. — С тех пор как институт закончили.

Они уединились на опушке чахлого лесочка, где каждое подозрительное дерево заранее подвергалось проверке огнеметом. Солдаты, имевшие отношение к испытаниям, были теперь предоставлены сами себе. Таким образом, плененные бесы получили некоторую отсрочку, что их в общем- то не радовало. Длительное пребывание в наглухо завязанных мешках претило им куда больше, чем пусть и неприятное, но краткое мгновение, для людей означающее смерть, а для порождений преисподней — лишь переход в иное качество.

— Выглядишь ты хорошо… — произнес Додик не без зависти.

— Это только со стороны кажется, — поспешно возразил Синяков. — Иногда спину разогнуть не могу. Старые травмы сказываются. Да и вообще… годы…

— А я вот уже никогда не разогнусь. — Левая щека Додика судорожно дернулась, что скорее всего должно было обозначать улыбку.

Поняв, что собственная немощь отнюдь не является для Додика запретной темой, Синяков осторожно поинтересовался:

— Что же с тобой случилось?

— Попал под высокочастотное излучение. — Непослушной рукой он стянул форменное кепи и продемонстрировал Синякову свой череп, голый, как бильярдный шар. — Официально считаюсь погибшим. Наверное, где-то и могилка моя имеется. Таким, как я, сейчас просто цены нет. Никто не ищет, никто не беспокоится…

— А как насчет этих пацанов? — Синяков кивнул на солдат, пытавшихся при помощи запальника огнемета разогреть банку консервов. — У них ведь и отцы, и матери есть. Неужели те про своих детей забудут?

— Тут совсем другое дело… — Додик заерзал в своей коляске. — Ты вообще понимаешь, где мы находимся и что здесь происходит?

— В общих чертах.

— Счастливчик… Я и в общих чертах ничего не понимаю… Попробуй тогда в двух словах охарактеризовать сложившуюся ситуацию.

— В двух словах… — Синяков задумался. — Торжество мистики! Подходит?

— А что, неплохо… Только не торжество. Это слишком прямолинейно. Я бы сказал по-другому: оправдание мистики. Представляешь, я со всем своим багажом знаний нахожусь в растерянности, а полуграмотные мужики с помощью прадедовских заклинаний и сушеных жабьих потрохов обращают в бегство целые полчища бесов. Парадокс! Если бы я не видел это собственными глазами, то никогда не поверил бы… Хотя иногда мне кажется, что все это лишь дурной сон, который когда-нибудь да кончится.

— Признаться, и у меня бывают такие ощущения, — сказал Синяков. — Но мы не закончили про пацанов, что оказались здесь не по своей воле и гибнут пачками. Справедливо ли это? Потом я объясню, почему меня волнует такой вопрос.

— Погоди, а как ты вообще тут очутился? — спохватился Додик. — Случайно или сознательно?

— И про это потом. Что ты имел в виду, когда говорил: «Тут совсем другое дело»?

— Я имел в виду ту же самую магию. Если есть зелье приворотное, то должно быть и отворотное. Я, конечно, утрирую, но ты меня понял. Для человека, сведущего в знахарстве, не составит труда сделать так, что этих несчастных ребят забудут и матери, и отцы, и невесты.

— Но я ведь не забыл! — вырвалось у Синякова.

— Разве твой сын здесь? — Очки на носу Додика заходили ходуном.

— В том-то и дело!

— Прости, я не знал…

— Почему ты просишь у меня прощения, будто бы речь идет о покойнике? Они что, обречены? Скажи мне всю правду!

— Сначала успокойся. — Холодные пальцы Додика легли на ладонь Синякова. — Я уверен, что он жив. Я помогу тебе отыскать его, хотя, если говорить честно, авторитет у меня здесь весьма относительный. В первых скрипках у нас, как и положено, ходят Моцарты. Признанные мастера своего дела. Стихийные таланты. Прирожденные колдуны, общение с которыми повергает в ужас не только бесов, но и людей. А я всего лишь скромный Сальери, поверяющий алгеброй гармонию магического мира. Пытаюсь описать неописуемое и измерить неизмеримое. Ищу в фундаментальных научных теориях хоть какую- нибудь оговорку, допускающую существование бесов.

— И получается что-нибудь?

— Ни хрена! — произнес Додик по слогам. — Не вписываются бесы в фундаментальную теорию! Не признает наука магию! Нельзя снять энцефалограмму с потустороннего существа! Нет такой аппаратуры, которая могла бы измерить эффективность заговора или определить капэдэ плакун-травы.

— Но ведь раньше наука тоже много чего не признавала. Шарообразность земли, например.

— Это заблуждение, по крайней мере, ничем серьезным человечеству не угрожало. Здесь же мы имеем дело с реальной опасностью. С силой, неуправляемой и неуничтожимой. С врагами, чей антагонизм к людям заложен в самой их природе.

— Не уживемся мы, значит, с бесами?

— Только в том аспекте, в каком цыплята-бройлеры уживаются с людьми.

— Я с тобой не согласен. Есть разные люди и разные бесы. Сегодня меня спас от людской расправы только случай. Зато один из бесов сделал все возможное, чтобы я невредимым добрался до своих соплеменников.

— Не спорю, исключения из правил всегда возможны. Но я вел речь об общих тенденциях.

— Ну хорошо, бесов можно одолеть?

— Не знаю.

— Меня интересует твое личное мнение.

— В нынешнем нашем положении — вряд ли. Одолеть бесов можно только их же оружием. Магией, тайным знанием, которое люди давно успели забыть или которым вообще никогда не владели. Против армии бесов нужно выставить армию по-настоящему сильных колдунов. А их среди людей — раз, два и обчелся. Да еще и неизвестно, пожелают ли они вступиться за человечество. Как правило, это крайне эгоистичные существа, по своим душевным качествам более близкие к бесам, чем к людям.

— Безрадостную перспективу ты нарисовал, — Синяков помолчал. — Для чего же тогда вы испытываете на бесах гранаты и огнеметы?

— А что прикажешь делать? Возле каждой щели колдуна не поставишь. Пуля и штык бесу не страшны. Зато сгоревший или разорванный в клочья, он на некоторое время превращается в бестелесное, а значит, и безвредное существо.

— Вы бесов даже на категории разделили — «гэ» и «бэ».

— Это я сам придумал. Обычай такой есть в науке — все на свете классифицировать. — Сев на своего любимого конька, Додик сразу оживился. — Пока все бесы разделены на четыре класса. Наивысший — «эс», то есть «Соломон».

— А почему именно Соломон? Разве у бесов есть национальность?

— Ну, ты скажешь! Просто царь Соломон, он же пророк Сулейман, издавна считался владыкой бесов, их предводителем. Сказку о старике Хоттабыче читал? Бесы такого класса способны принимать любой, самый экзотический облик. Их могуществу практически нет границ. К счастью, ни с одним из них встретиться нам пока не довелось.

— Но такое в принципе возможно? — перебил его Синяков.

— В принципе да. По слухам, в преисподней их не так уж и мало. Другое дело, есть ли они в Пандемонии.

— Это ты придумал такое название? — Синяков догадался, кого именно имел в виду Дарий, говоря о каком-то «умнике».

— Нет. Такой термин встречается в оккультных сочинениях… А ты, похоже, его уже слыхал?

— Приходилось.