горькие откровения. — Надо полагать, Грошев хотел сделать Дашке комплимент. — Хотя такой откровенный пессимизм несколько претит мне. Я вот, старый дурак, и то надеюсь на лучшее.
— Как минимум на Нобелевскую премию, — подсказал Синяков, со студенческой скамьи сохранивший привычку подшучивать над приятелем.
— Не отказался бы. Хотя сошла бы и премия фонда поддержки правоохранительных органов. Есть у нас такая… Да где уж мне, вечному узнику!
— Я, между прочим, с Мартыновым успел свидеться, — сообщил Синяков. — Помнишь такого?
— Еще бы! — Грошев скривился, как от изжоги. — Постоянно на меня своих псов натравливает. Скоро стакан вина в гастрономе нельзя будет выпить. Не власть, а дурдом какой-то. Прямо Мамаево иго.
— Другие, наоборот, хвалят. Дескать, порядок на улицах…. Что тут у вас вообще происходит? Откуда этот Воевода взялся? Люди про него самое разное говорят.
— Может, и говорят… Если только на кухне. А в общественном месте у нас особо рта не откроешь, —Грошев многозначительно погрозил кому-то пальцем. — Или молчи, или осанну пой. Вот так- то!
— Короче, доморощенный тиран? — уточнил Синяков. — Иван Грозный местного масштаба.
— Не скажи, — Грошев, похоже, даже чуть протрезвел. — Масштаб — понятие относительное. Крокодил знаешь как растет? В зависимости от питания. Чем больше он кушает, тем сильнее становится. Чем он сильнее становится, тем меньше у него конкурентов в одном, отдельно взятом болоте. Следовательно,. контролируемая территория увеличивается… Масштаб то есть. Все от прожорливости зависит.
— Стало быть, у вашего Воеводы с аппетитом все нормально?
— И с пищеварением тоже! Только попробуй попадись ему на зуб.
— Но вы ведь не в африканских болотах живете. И не в Парагвае…
— При чем здесь Парагвай? — не понял Грошев.
— А кровавый диктатор Стреснер?
— Скинули его давно.
— Тем более! Неужели и вы управу на своего самодура не найдете?
— Где на него управу искать? Его не отдел кадров назначил. Его народ выбрал. Свободным волеизъявлением. И снять может только народ.
— Ну так пусть и снимет! Если кто-то по дурости чересчур тесный сапог надел, неужели его снять нельзя? Или лучше всю жизнь в кровавых мозолях ходить?
— Ты упрощаешь! — Грошев так разволновался, что чуть не опрокинул недопитый стакан. — Хотя нет… Если хочешь, продолжим твою аналогию. Ногам тесно, зато в каком-то смысле спокойнее. В таких сапогах зря не побегаешь. Голове забот меньше. Если что-то делать не хочешь, всегда можно на неудобную обувь сослаться. Заднице это все вообще безразлично.
Она знай себе функционирует. Брюху — тем более. Давали бы жрать вовремя…
— Короче говоря, разброд в обществе?
— Еще какой!
— Позиция брюха и задницы мне ясна. Но вот голова… Она ведь должна все понимать. От малоподвижного образа жизни брюхо рано или поздно разжиреет. В заднице появятся геморроидальные шишки. Детородный орган атрофируется, извини за грубость. — Это извинение в основном относилось к Дашке. — Да и жратва сама собой в гости не придет. За ней бегать надо. В крайнем случае, ползать. В конце концов наступит полный крах организма. И голова, то есть вы, мыслители, элита, так сказать, общества, должна это предвидеть. Пожертвовать сапогами! Возможно, даже вместе с ногами…
— Со стороны учить хорошо! — Грошев уже входил в раж, что раньше за ним не замечалось. — А ты такое выражение знаешь: «Поставить все с ног на голову»? Это про нас! Не позволено нынче голове думать. Оказывается, что пятка для этого лучше подходит. Всех чересчур умных к ногтю! Нужны не умные, а исполнительные. Не образованные, а послушные! Это как наваждение какое-то! Дурман! Я сам ничего не понимаю! Воевода как заколдованный. Ему абсолютно все с рук сходит… Нагло лжет, а ему верят. Потом от своих слов отречется, и ничего не докажешь. Развалил все, что мог, а считается — добился успехов. Прежних начальников со свету сжил, кстати сказать, под возгласы всеобщего одобрения и везде своих опричников поставил. Суд, милиция, прокуратура — все в его руках! Если кто-то и не доволен, то даже пикнуть не смеет. Свободу слова придушил…
— Разве она у вас котенок новорожденный?
— Почти что… И вообще, дела у нас неважные. Зря я разоткровенничался… — Он исподлобья глянул на Дашку, словно подозревал в ней потенциального стукача.
— Я вам потом хорошее средство от трусости посоветую, — сказала та почти равнодушно. — А меня можете не бояться. Базарьте себе дальше. Я ведь вас почти и не слушаю.
— Дитя вы еще горькое… В трусости меня укоряете, — запал Грошева несколько поостыл. — А зачем, спрашивается, на рожон лезть? Даже самый прожорливый крокодил не всех рыбок подряд глотает, а только тех, кто возле пасти его вьется… Вы ведь, похоже, местная. Должна знать, что люди у нас бесследно исчезают. И причем при самых загадочных обстоятельствах. Вчера был человек, а сегодня как в воду канул. Официально об этом умалчивается, и никто этих несчастных не ищет.
— Может, какая-нибудь секретная служба шурует? Вроде тонтон-макутов… Помнишь, ты нам еще в институте рассказывал.
— Вряд ли… Какие-то следы всегда должны оставаться. Город-то наш в принципе небольшой. Не Мехико. И не Чикаго. Кто-то что-то должен был обязательно видеть. Все тюрьмы и изоляторы наперечет. Весточка на волю обязательно бы прорвалась. А тут — как отрезало! Причем иногда пропадают совершенно заурядны' люди, никогда никому слова поперек не сказавшие. Вот и трясется каждый за свою душонку. Как овцы в стаде. Живем словно в каком-то заколдованном царстве. Иногда такое ощущение, будто бы время в обратную сторону повернуло. Не вперед мы движемся, а назад. Ладно бы еще, если к лаптям и сохе… А если к людоедству? Даже с природой что-то неладное творится. Телевизор не посмотришь, радио не послушаешь. Одни помехи, будь они трижды неладны… Даже не знаю, что в мире творится.
— К помехам, думаю, ваш Воевода не причастен. Зачем на него зря валить, — возразил Синяков, об этой проблеме уже наслышанный. — Мне и Мартынов на то же самое жаловался. Дескать, затруднен радиообмен между нарядами милиции. Что весьма отражается на продуктивности их работы.
— Гестапо носимыми рациями тоже не пользовалось. Зато как работало! Я про наших бравых гэпэшников уже и не вспоминаю. Вот где сила была!
— Да, не скажу, чтобы ты меня особо развеселил, — хмуро произнес Синяков.
— А ты веселиться сюда пришел?
— Хотелось душу отвести… Проблема у меня одна, понимаешь ли, возникла…
— Уволь! — Грошев сразу замахал руками, словно мух от стола отгонял. — Сам как на пороховой бочке сижу.
— Это я уже понял.
— Впрочем, — Грошев задумался. — Могу тебя кое с кем свести. Есть тут у нас… идейные борцы за справедливость. Правда, это уже подполье. Со всеми вытекающими последствиями, вплоть до уголовной ответственности.
— Пока не стоит. Если только на крайний случай…
— Как хочешь. — Грошев на своем предложении особо не настаивал.
— Предупреждал меня перед отлетом один очень . интересный человек, что не все в этих краях гладко. Вроде бы висят над вашим городом чьи-то злые чары и чуть ли не в преисподнюю его тянут, — задумчиво произнес Синяков. — Но боюсь, я толком так ничего и не понял.
— Неужели ты во всякую мистику веришь? — изумился Грошев.
— А что тут такого?
— Не знаю просто, как и сказать… Раньше ты был человеком, фигурально говоря, приземленным. Слегка даже ограниченным. Дальше голых девок и дармовой выпивки фантазии твои не шли. А тут вдруг про злые чары заговорил, про преисподнюю…
— Жизнь и не в такое поверить заставит.