девчонок снять, и водкой у таксистов запастись, исчезло. На его месте торчала какая-то грандиозная вертикальная конструкция, похожая на стартовую башню космодрома. Непреодолимые бетонные стены огораживали строительную площадку, судя по всему, давно заброшенную. С крыши расположенного наискосок «Макдоналдса» на это архитектурное чудо скалился огромный надувной клоун.

Тут автобус наконец остановился, и пассажирам было предложено выходить, не забывая при этом свой багаж.

Оттащив «Секретный № З» в камеру хранения, Синяков вновь задумался. Хочешь не хочешь, а нужно с чего-то начинать. Неизвестно почему на ум пришел Стрекопытов, едва ли не в каждой фразе поминавший прокурора, который и законы сам себе пишет, и срока немереные безвинным душам вешает, и в тайге медведям служит.

Мысль, похоже, была дельная. Перво-наперво надо переговорить с прокурором. Военным, естественно. Ничего хорошего от этой встречи ждать, конечно, не приходится, но хотя бы дело прояснится — где сейчас Димка, какая статья ему грозит и чем она конкретно пахнет.

Сказано — сделано! Милиции по вокзалу слонялось не меньше, чем по аэропорту, и Синяков, стараясь дышать в сторону, поинтересовался у первого встречного сержанта адресом военной прокуратуры.

Юный страж порядка, повадками похожий на дворняжку, которой доверили вдруг охранять территорию мясокомбината, на этот простой вопрос ответил не сразу. Мучительная борьба противоречивых чувств читалась на его конопатом лице, еще не искореженном гримасой профессиональной бдительности.

С одной стороны, не мешало бы задержать этого явно подозрительного типа. Но с другой — зачем мешать человеку, и так направляющемуся в твердыню правосудия?

Короче говоря, сержант решил ограничиться проверкой документов. Каждый листок паспорта он изучал с таким же вниманием, как сомнительную купюру.

Убедившись, что придраться здесь не к чему, сержант вынужден был ответить Синякову, руководствуясь той статьей присяги, которая требовала вежливого и культурного обращения к гражданам:

— Прямо туда не доедешь. Топай лучше пешком до проспекта… Знаешь, где это?

— Ага, — кивнул Синяков.

— А там всего пару кварталов пройти. Увидишь большие часы, они все время двенадцать показывают, поворачивай налево. Дойдешь до скверика. За ним храм божий. Не спутаешь. Прокуратура рядом.

Поблагодарив милиционера, на рукавах которого красовались многочисленные нашквки с мечами, дикими животными и какими-то непонятными аббревиатурами, Синяков отправился в указанном направлении.

Лопатками он все время ощущал пронзительный и недоверчивый взгляд сержанта. Прежде чем повернуть за угол. Синяков успел раза два споткнуться. Если кто-то и общался здесь с потусторонними силами, так это славные ребята из внутренних органов (употребляя термин из популярного анекдота).

Первый с момента прибытия в этот город приступ ностальгии он ощутил именно на проспекте, не раз менявшем свое официальное название, но среди завсегдатаев — кутил и праздных гуляк — всегда именовавшемся «Бродвеем».

Вот Главпочтамт, на ступеньках которого принято было назначать свидания; вот старая интуристовская гостиница, где всегда сшивались валютчики и фарцовщики; вот кинотеатр, в то время один из лучших в городе; вот мрачное, кубическое здание, прозванное «Жандармерией», куда непросто было войти, но еще труднее выйти; вот если и не самые шикарные, то самые популярные рестораны и кафешки; вот общественный туалет «Тусовка педерастов» и вот, наконец, перекресток, откуда хорошо видны большие круглые часы, обе стрелки которых замерли на цифре двенадцать. Скверик, расположенный в двухстах метрах за поворотом. Синяков тоже хорошо помнил. Давным-давно поблизости от него не то застрелили, не то искалечили какого-то легендарного борца за свободу, и по праздникам сюда принято было приносить цветы.

Осталось найти главный из указанных сержантом ориентиров — церковь, но ее скрывали пышно разросшиеся за четверть века деревья. Дабы понапрасну не топать туда-сюда, можно было поспрошать граждан, отдыхавших здесь же на скамейках, но тут церковь сама обнаружила себя мелодичным колокольным перезвоном.

Внезапно какое-то недоброе предчувствие кольнуло сердце Синякова. Он невольно придержал шаг, но под оценивающим взглядом юной курящей особы, закинувшей ногу за ногу так нахально, что из-под юбки даже пупок выглядывал, вынужден был вновь заторопиться.

Сквер кончился. Мимо его ограды по узкой улочке неслись машины — ожившие покойники со всех автомобильных кладбищ старушки Европы. Поодаль высился храм, выкрашенный в цвет яичного желтка.

Кошмарное видение обрело реальность. Это были те же самые улицы, только полные суеты и жизни. Это был тот же самый храм, только сейчас на его маковках сверкали золоченые кресты.

Рядом находилось здание-близнец с такими же толстенными стенами, с такими же окнами- бойницами и такое же ярко-желтое, правда, без куполов и колоколен. Люди, входившие в его двери и выходившие из них, как правило, были облачены в защитного цвета мундиры…

Похоже, сегодня удача не отходила от Синякова ни на шаг. В его душу даже закралась тревога: а не собирается ли эта капризная дамочка с завтрашнего дня взять отпуск?

Прокурор оказался на месте (как нарочно, у него были сейчас приемные часы), и очередь к нему собралась совсем небольшая, человек пять-шесть. Точнее сказать было нельзя, потому что мужчины все время выходили курить, стреляя друг у друга то сигареты, то спички. Женщин было всего две. Та, что постарше, все время натягивала на глаза черный траурный платок, а та, что помоложе, нянчила на руках ребенка. Отлучаясь покурить, она оставляла ребенка на попечение секретарши, надо думать, своей близкой знакомой.

В очередной раз вернувшись в приемную, она поинтересовалась у секретарши:

— Что же, так и будете в этих поповских хоромах сидеть? Не наезжают еще на вас хозяева?

— Еще как наезжают! — усмехнулась секретарша. — Митрополит, видите ли, пожелал здесь свою канцелярию открыть. Во все инстанции на нас жалобы строчит.

— А вы что?

— А мы ничего. Пускай построят для нас в другом месте прокуратуру, суд и гауптвахту, тогда съедем. Думаешь, приятно каждый день эти колокола слушать? Голова раскалывается!

«Оказывается, все учреждения здесь в одной куче, — догадался Синяков. — Удобно, ничего не скажешь…»

— Ты за свекрухой-то своей поглядывай, — секретарша покосилась на женщину в черном платочке. — Не в себе она, похоже… Как бы не отрубилась. Бывали Уже такие случаи. А у меня даже нашатыря нет.

— Ничего ей не сделается, — беспечно махнула рукой девица. — Она еще нас с тобой переживет. Кремень, а не баба.

— Не скажите, — вмешался в разговор один из мужчин, похоже, слегка подвыпивший. — У меня тоже, между прочим, жена была. И тоже… кремень. Даже трактор. Потом какой-то прыщик расковыряла и р-раз — сгорела в три дня. А я ей перед этим еще зубы вставил. За пятьсот баксов! — Неподдельная печаль звучала в голосе вдовца.

— Ну и что такого! — заерзал на стуле другой мужчина, сидевший к Синякову ближе всех. — Раз зубы на твои средства вставлены, имеешь полное право их перед погребением изъять. Никто тебя в нынешние времена за это не упрекнет.

— Так ведь они-то не золотые, а керамические! —простонал вдовец. — Кому они теперь нужны?

Тут прокурор разделался с находившимся у него посетителем, и секретарша кивнула женщинам: «Заходите».

Пробыли они в кабинете прокурора очень недолго и вышли оттуда в слезах. Рыдала не только