Вы сами избрали такой способ существования, на что, кстати, имеются соответствующим образом оформленные документы.
Лично я про эти документы слышал впервые, но, учитывая количество самых разных бумаг, подписанных мною при поступлении в лечебницу, можно было предположить, что среди них в случае необходимости найдется и безупречно составленный договор с дьяволом.
Видя мое замешательство, Котяра продолжал:
— Других претензий, надеюсь, у вас не имеется?
— А как расценивать ваши слова относительно того, что официально я считаюсь покойником?
— С моей стороны это была всего лишь провокация. — Котяра развел руками. — Метод психологического давления. Часть инсценировки. На самом деле такой подлог практически невозможен. В случае смерти пациента мы должны информировать его родных. Хотите пригласить сюда свою мать или брата? Они подтвердят мои слова.
— Спасибо, не надо! — решительно отказался я. — Вопрос снят. Живу, и слава богу.
— И это вы называете жизнью! Ваша настоящая жизнь разворачивается совсем в иных измерениях. А это, — Котяра с ухмылкой ткнул пальцем в мое парализованное тело, — лишь временное прибежище. Ветхий эллинг, в котором иногда находит приют океанская яхта, большую часть года вольно странствующая по свету. Ну, признавайтесь, где вы побывали сегодня?
— По-моему, это была Древняя Скандинавия. Узкие заливы, скалистые берега, сосновый лес. Селедка на завтрак и обед. Мечи и секиры. Парусные лодки с высоко задранными носами. Постоянное упоминание имени Одина.
— Вот, оказывается, куда судьба занесла вашего предка. И кто же он? Мужчина, женщина?
— Отщепенец, презревший все тамошние законы. Неистовый воин и вдохновенный скальд. Насильник. Грабитель. Неутомимый скиталец. Алчный хищник и в то же время человек широкой души.
— Вы сочувствовали ему?
— До некоторой степени.
— Пытались овладеть его сознанием?
— Всего пару раз… Честно сказать, не до этого было. Уж очень стремительно разворачивались события. Любая оплошность грозила ему смертью. В конце концов так оно и случилось…
— Как долго вы там находились?
— С рассвета и примерно до полудня. Часов пять-шесть. А сколько времени прошло здесь?
— Меньше трех минут.
— Что бы это значило?
— Время в ментальном пространстве и время здесь — разные веши. Наверное, вы научились пользоваться этим обстоятельством. Даже помимо собственной воли. Вскоре за один здешний миг вы сможете прожить там целую жизнь.
— Занятная перспектива. Хотя, если говорить честно, оценить ее по достоинству я пока не могу. Не готов.
— Речь идет о практическом бессмертии. Причем о бессмертии духа, не обремененного дряхлеющим телом.
— По-вашему, дух не подвержен дряхлению?
— Хотелось бы в это верить. Большинство людей к старости глупеют, но это связано с процессами деградации мозговой ткани. А ваш дух, ваше сознание будут перемещаться из одного полноценного мозга в другой, попутно впитывая в себя самый разный жизненный опыт, самые разные впечатления… Впрочем, все это пока относится к области прогнозов. — Пыл его вдруг угас. — А что получится на самом деле — увидим. Дел впереди невпроворот. Главное, чтобы вы научились уходить в ментальное пространство по собственной воле, без всякой посторонней стимуляции.
— Мне бы самому этого хотелось, — признался я. — Да что-то не получается.
— Но, будучи, так сказать, вне пределов этого мира, — он покосился на вентиляционное отверстие, словно вход в ментальное пространство находился именно там, — вы покидаете свою телесную оболочку без всяких проблем. Не так ли?
— Чаще всего мне просто деваться некуда. Я покидаю гибнущую телесную оболочку, как это было сегодня.
— Прикажете убивать вас перед каждым очередным путешествием? — Котяра невесело улыбнулся.
— Нет, второй раз этот номер не пройдет, — заверил я его. — Не запугаете.
— Придется придумать что-нибудь свеженькое.
— Вы-то, конечно, придумаете! Исходя из опыта инквизиции и гестапо. — И тут меня осенило. — А что, если попробовать боль? Я, между прочим, боли боюсь больше, чем смерти. Вот и сбегу от нее куда подальше.
— Мысль дельная. — Котяра окинул меня взглядом, который можно было охарактеризовать как удивленно-уважительный. — В плане умственном, мой друг, вы, безусловно, прогрессируете. Хотя вроде бы учиться не у кого. Все ваши предки не ахти какие мудрецы.
— Жизнь учит, профессор, — сообщил я жизнерадостно. — Да и от вас ума понемногу набираюсь.
— Спасибо на добром слове. Кстати, рассказ о ваших последних похождениях необходимо задокументировать. Когда это лучше сделать?
— Лучше всего — прямо сейчас. А то вдруг забуду что-нибудь важное.
— Отдохнуть, стало быть, не желаете.
— Я не устал. Все происходило как в кино. Успевай только глазами зыркать. Правда, когда наша общая с предком голова развалилась от удара меча на две части, ощущение было не из приятных.
— Тогда приступайте. — Он вложил в мою правую руку диктофон. — Постарайтесь ничего не пропустить. Побольше деталей, имен, географических названий, если таковые упоминались. А я, чтобы не мешать вам, удалюсь.
Выглядел Котяра очень утомленным. Куда более утомленным, чем я (это если судить по моим внутренним ощущениям). Но с ним-то, положим, все понятно. Как-никак глубокая ночь на дворе. Всем нормальным людям давно пора отдыхать. А вот откуда во мне столько прыти? Умей я владеть своим телом — наверное, пустился бы сейчас в пляс. Неужели мне передалась жизненная энергия пращура, сгинувшего тысячу лет назад?
Целых два дня я был предоставлен самому себе, и в конце концов это стало надоедать. Похоже, что слова Котяры сбывались. Я ощущал себя если и не океанской яхтой, запертой в эллинге, то, по крайней мере, застоявшимся конем. Тяга к странствиям в ментальном пространстве оказалась столь же прилипчивой, как и пристрастие к наркотикам.
Каждую ночь я пытался покинуть этот мир, но всякий раз безуспешно. Психологическая установка на суицид, в свое время толкнувшая меня на эту скользкую дорожку, исчезла окончательно, а серьезную боль себе я причинить не мог.
К тому же расстроился сон. За кошмары, регулярно посещавшие меня, нужно было благодарить предков. То я вновь насиловал дочерей Торкиля Длиннобородого, то маршировал по промерзшему плацу, освещаемому только луной да огромными кострами, то тонул в ржавом комарином болоте.
Дабы хоть как-то отвлечься, я пытался припомнить все, что мне было известно о природе времени, и даже строил на этот счет свои собственные теории, в которых скупые крохи научных фактов приправлялись обильным гарниром мистики и пряным соусом фантазий.
На третий день, сразу после завтрака, меня навестил профессор Мордасов. Как человек воспитанный, он минут пять рассуждал о вещах отвлеченных, а к делу приступил лишь после того, как похвалил меня за цветущий вид (что было несомненным преувеличением), и заглазно пожурил Котяру за чрезмерно жесткую методику экспериментов (что совпадало с моим собственным мнением).
Затем Мордасов извлек из портфеля стопку листов, содержавших распечатку моего последнего устного сообщения. Чуть ли не каждая вторая фраза была подчеркнута фломастером — местами красным, а местами синим. Поля, вперемежку с восклицательными и вопросительными знаками, испещряли какие-то