яме.

Большую часть дня я торговал с короткой стороны, поскольку S&Р-фыочерсы с треском пробивали уровни сопротивления. Рынок 'нырял', но не как в 1987 году, когда он мог свободно падать из-за отсутствия торговых лимитов. Тем не менее напряженность была почти как в дни после краха 1987 года. Я продал 90 контрактов в одной точке, затем наблюдал, как S&Р-фьючерсы взлетели против меня на 500 пунктов, после чего снова нырнули. Даже спустя 18 лет торговля на подобном рынке по-прежнему поглощает целиком все мои физические и душевные силы. Но дикие рынки – это большие возможности, особенно для опытных трейдеров, способных работать на больших движениях рынка и сопутствующими им большими рисками. Я торговал три часа утром и еще два часа днем. Я вернулся в свой офис, уставший как собака и с ломотой в костях, но с порядочной шестизначной прибылью за этот день.

Однако главная награда состояла в том, что я, «старый» трейдер, которому 41 год, по-прежнему могу сражаться с рынком. Я могу выдерживать перегрузки в яме так же, как эти молодые турки. Вы не можете даже представить, как изнурительно стоять в этой яме посреди шума, толкотни, брызгающей слюны и запаха пота. После пяти или шести часов я чувствую себя как боксер после нокдауна. В некоторые дни я беспокоюсь, могу ли я по-прежнему делать это, а в другие дни меня беспокоит, почему я до сих пор хочу это делать. Я уже принял решение больше торговать вне пола, но не только из-за возраста, а из-за открывающихся новых возможностей. Тем не менее в активные и волатильные дни я по-прежнему готов к сражениям в яме. Я не утратил важнейшее качество, служившее мне всю мою жизнь, лучший актив трейдера и фондового менеджера – дух воина.

Без аналогии со спортом определить это понятие очень трудно. Когда у игрока есть дух, он живет и дышет игрой. У него есть самоотверженность и исключительная сила воли преодолеть свои физические возможности. Ни одно препятствие не может устоять на пути игрока, наделенного духом, парня, который будет играть раненым, бросая вперед свое тело и сознание вопреки боли.

Боевой дух, выносливость и упорство – ключевые факторы моей живучести и моего успеха и в спорте, и в торговле. Помню, как я, первокурсник университета Де По в Гринкасле, штат Индиана, глубоко разочаровался, когда понял, что не смогу закончить среднюю школу без большого напряжения в учебе. Я был классическим примером неуспевающего: легко схватывал все на лету, и поэтому делал ровно столько, чтобы сдать экзамены, но у меня практически не было навыков учиться. В Унивеситете я был предоставлен самому себе. Чтобы компенсировать недостаток академической базы, я каждый вечер три-четыре часа проводил в библиотеке. Никто не заставлял меня делать это. Я знал, это единственный путь чего-то добиться в жизни.

На футбольное поле Де По, команда которого играла в третьем дивизионе, я выходил с той же самоотдачей и решимостью. В средней школе я был достаточно хорошим игроком, но в Де По, где мне назначили персональную футбольную стипендию, я сражался против очень талантливых спортсменов. Я не могу себе представить, что бы из меня получилось, если бы я попал в университет, играющий в первом дивизионе.

Конечно, я не был лучшим игроком в университетской футбольной команде Де По. Тем не менее тренер защитников Тэд Катула однажды назвал меня самым упорным игроком, которого он когда-либо видел. Я помню, как первокурсником попал в команду и хотел бегать с первым составом. В один из дней я сказал тренеру нападающих Тому Монту: 'Дайте мне шанс пробежать с первым составом. Дайте мне показать, на что я способен'.

Тренер Монт был захвачен врасплох моей прямотой, но на следующий день на разминке ему захотелось посмотреть, что же я могу. Я стоял против Джорджа, крупного парня ростом шесть футов и три дюйма, весом 235 фунтов и тупого, как коробка с камнями. 'Эй, Борселино, это ты называешь блоком?' – крикнул мне тренер.

'Тренер, мы же разминаемся', – протестуя ответил я.

'Ты все еще думаешь, что ты лучше, чем другие защитники? – искушал он меня.

Я посмотрел на Джорджа. 'Возьми в рот свою капу и застегни свой шлем. Я иду на тебя на полной скорости', – сказал я ему.

'Теперь ты собираешься сказать игрокам, что собираешься пробить блок?' – крикнул тренер.

Я встал прямо и посмотрел на тренера Монта. 'Да, собираюсь. И каждый раз, когда я буду проходить через блок, я буду сажать его на задницу'.

Я побежал в направлении Джорджа и показал, что собираюсь проходить верхом. Он встал прямо – удар! – и я ушел вниз, согнув свои ноги прямо под ним. Во второй раз я показал, что собираюсь идти низом, и – удар! – я ушел вверх и пробежал прямо по нему. В третий раз я показал, что сначала собираюсь идти низом, потом верхом и сбил его.

Накачанный адреналином подросток, я кричал во все горло: 'Я сказал вам, что я лучше любого из ваших раннер-бэков'. Но в тот день он так и не поставил меня в основной состав.

К счастью, тренер Катула увидел, на что я способен, и сразу забрал меня в свою команду защитников. Мне не хватало физических данных и природных способностей, но я возмещал эти недостатки за счет своего боевого духа. Ко второму курсу тренер Монт вернул меня в команду нападающих в качестве стартующего раннер-бэка. Я помню одну игру против университета Вальпараисо в холодный дождливый день. Мяч вбрасывали на полуярдовой линии. Я удачно вырвался из этого месива, уложив большинство защитников противостоящей команды. Я получил дальний пас в зоне, оббежал вокруг нескольких парней и пробежал до «тач-дауна» – 99.5 ярдов, установив рекорд университета Де По и штата Индиана, который держится до сих пор. Что мне больше всего запомнилось в той игре, – так это то, что я видел, как мой отец и два моих дяди бежали за боковой линией параллельно со мной. Конечно, я должен признать, что благодаря установке тренера Монта в следующий раз, когда мы были с мячом, мы побежали по тому же самому сценарию. Команда защитников уже была готова к тому, чтобы встретить меня, и они сбили меня намертво…

Передается ли боевой дух через гены или посредством обучения, но я получил его в наследство от своего отца. Несмотря на то, что в детстве отец перенес тяжелую форму ревматизма, пролежав в больнице около двух лет, он тренировался как истинный спортсмен. Он плавал и нырял, боксировал и играл в футбол. Он был звездой футбольной команды средней школы Харрисона в Чикаго, когда на стадионе «Солджер- филд» собирались толпы болельщиков. Даже когда ему было уже за сорок, отец легко пробегал пять миль и регулярно занимался в атлетическом зале.

Физическая дисциплина, умственные способности и стремление к борьбе – именно эти качества спортсмена мы с братом переняли от отца. Эти качества были его кодексом выживания, отличавшие его от остальных. Они помогли ему выжить в Левенворте. Там он прошел курс Дэйла Карнеги, получил несколько наград за публичные выступления и даже организовал в тюрьме банк донорской крови. Для поддержания физической формы он каждый день занимался физическими упражнениями и играл в гандбол, в конечном счете став чемпионом тюрьмы по этому виду спорта.

Отец находился в тюрьме уже несколько месяцев, когда мы впервые приехали его навестить. Я помню, мы сидели в комнате ожидания, когда он вышел к нам. Его пепельно-серые волосы были коротко подстрижены, и он был гладко выбрит. Не считая того, что он немного похудел, в остальном он выглядел почти не изменившимся. Он был одет в стандартную тюремную униформу, белые брюки и белую рубаху. Но, как и всегда, отец и в этом образе держался с достоинством. Он заплатил портному, чтобы тот подогнал ему рубашку и подрубил отвороты. Его брюки были не просто выстираны и отутюжены – на них сверкали идеальные стрелки, а ботинки были вычищены до блеска. Под его хорошо сидевшей рубашкой виднелся медальон Святого Иуды, который был на нем всегда.

'Вы видите это? – спросил он, взяв пальцами угол своего воротника. – Это стоило мне пачки сигарет, но выглядит красиво'. Отец не курил, а в тюрьме сигареты – валюта. 'Видите стрелки на брюках? Еще пачка'.

В то время я не понимал, но сейчас, оглядываясь назад, начинаю понимать, почему отец изменил свою тюремную униформу. В системе, пытающейся обезличить людей, присваивая им номера, отец боролся за сохранение своей индивидуальности. Подрубленные лацканы и стрелки на брюках служили сигналами охранникам и всем вокруг, что он по-прежнему принадлежит самому себе.

Сидя в комнате ожидания, отец ни разу не высказал сожаления по поводу пребывания в тюрьме. Наоборот, его основной заботой были мы. Он развлекал нас рассказами о других заключенных и смешил