Изабелла также вмешалась в их разговор, и Евгения сообщила ей, что герцог Медина намеревается устроить в своем замке праздник, на котором, вероятно, будет очень весело, так как герцог, как рассказывали ей, пожертвует всем, чтобы с волшебной роскошью и достойно принять у себя августейших гостей.

Вдруг опять зазвучали трубы в знак продолжения боя — на арену вышел матадор Мигуэль, держа в правой руке свой широкий меч. Увидев нового врага, животное с бешеной яростью бросилось на него. Мигуэль в атлетической позе ожидал ринувшегося на него быка и, когда тот почти вплотную приблизился к нему, вонзил ему в голову меч.

Он выполнил свою задачу хладнокровно и точно, и наградой ему были неистовые возгласы толпы; графиня Теба сняла со своей груди букет из прекраснейших центифолий и бросила их смелому герою.

Убитый бык и затоптанная лошадь, превратившаяся в какую-то бесформенную массу, были вывезены с арены на мулах, и теперь началось ликование народа, так как зрителям, разгоряченным представлением, был отдан в полное их распоряжение другой бык, в борьбе с которым они могли попробовать и свои собственные силы.

Но двор уехал из колизея Де-лос-Торос, на арене которого раздавались теперь неистовые крики толпы, и более знатные зрители пользовались обыкновенно этой минутой, чтобы также вернуться в своих экипажах в город.

В богатой карете графини Теба де Монтихо сидел рядом с ней матадор Мигуэль, который с гордым видом вышел вместе со знатной донной из цирка и радушно был принят в ее доме, где провел вечер.

В келье монастыря Санта-Крус лежали три офицера дона Карлоса, погруженные в глубокий сон. Этого только и ждал монах, оставленный ими при себе в качестве заложника. Он бесшумно встал со стула и осторожно прошел мимо Олимпио — тот даже не пошевелился: снотворный порошок, всыпанный в мальвазию, подействовал мгновенно.

Переодетая девушка потушила горевшую на столе лампу и достигла двери кельи, не разбудив спящих офицеров. Она тихо открыла ее и вышла в темный коридор. Сердце Жуаны торжествовало, она ненавидела Филиппо и хотела погубить его вместе с его друзьями.

В коридоре, куда она вышла, казалось, не было никого. Но не успела девушка закрыть за собой дверь, как из-за колонны вышли к ней привратник и другой монах.

— Они спят крепко, — сказала Жуана, которая так отлично сыграла роль немого монаха, что ни один из трех карлистских офицеров не почувствовал к ней серьезного недоверия, — немедленно сообщите это аббату и генералу Нарваэсу.

— Не лучше ли закрыть на замок дверь кельи? — спросил привратник.

— Этот монах и я останемся здесь сторожить, пока вы приведете сюда генерала, — ответила девушка.

— Вы забываете, что если они проснутся и захотят скрыться, то вы и брат Кузебио вряд ли сможете их удержать, — возразил старый монах.

— Сможете ли вы закрыть дверь, не разбудив карлистов?

— Об этом не беспокойтесь! Они спят, как мертвые, после вина! К тому же дверь устроена, как в монастырской тюрьме. Она может закрываться снаружи, не производя никакого шума внутри кельи, — сообщил привратник.

— Хорошо, сделайте так — я же поспешу в аббатство к генералу.

— Клянусь именем святого Бенедикта, я был бы счастлив, если бы эта ночь скорее закончилась, — продолжал старик привратник, приближаясь к двери кельи, между тем как Жуана поспешила дальше, а другой монах расхаживал взад и вперед, тревожно оглядываясь кругом.

Привратник вскоре отыскал в связке нужный ему ключ и осторожно приблизился к двери; дрожащей рукой вложил он ключ в маленькое отверстие; затем, прислушавшись, тихо ли в келье, запер дверь на замок. Выполнив это, он глубоко вздохнул, как будто освободился от тяжелой заботы и, снова приблизившись к монаху, сказал тому, что ему вовсе не по сердцу опасности этой ночи.

— Они сильные, храбрые люди, — прошептал он, — к чему эта измена? Какое нам дело до карлистов и до королевских прислужников? Лучше всего совсем не вмешиваться в эти распри, потому что неизвестно, чья партия победит. Карлисты подожгут наш монастырь, если узнают, что трое из их предводителей преданы нами.

— Мне тоже не нравится эта затея, — ответил монах шепотом, — но все это происходит оттого, что аббат родственник генералу.

— Не лучше ли будет нам их отпустить? — спросил привратник.

— Чтобы навлечь на себя беду! Пусть они делают что хотят.

— Но если они отомстят нам?

— Тогда они привлекут к ответственности аббата, а не нас.

— И нас тоже не пощадят, брат Кузебио.

— Этот незнакомый монах пришел сюда на наше несчастье.

— Ведь он не монах, — прошептал старик, — под рясой скрывается девушка.

— Девушка? — повторил брат Кузебио. — Ты, наверное, об этом знаешь все?

— Это тайна. Мне доверил ее адъютант генерала.

— Клянусь именем всех святых, я не знал этого! Почему же она переоделась монахом?

— Это, наверное, имеет серьезную причину.. Я знаю только то, что она во что бы то ни стало хочет погубить этих трех карлистов, — ответил привратник.

В эту минуту послышалось громкое ржание лошади. Оба монаха остановились как вкопанные, испуганно глядя друг на друга; они почувствовали, что этот звук будет иметь неприятные последствия, потому что спавшие в келье должны были непременно проснуться от этого звука, даже несмотря на то, что они были усыплены порошком.

Оба монаха оказались правы. Олимпио поднялся; он не мог понять в эту минуту, где находится и что разбудило его; голова его была тяжелой, и мысли путались; он собрался снова лечь спать, но чувство беспокойства взяло верх.

— Черт возьми, ведь мы в монастыре! — пробормотал он. — Но что это со мной? Неужели я опьянел от двух стаканов вина или…

Он вскочил, вдруг мелькнула мысль об измене, но он в бессилии опять повалился на стул. «Пресвятая Дева, — продолжал думать он. — Тут дело неладно! И лампа потушена!»

— Эй, монах!

Не так легко было победить сильную натуру Олимпио, постепенно к нему вернулось самообладание и присутствие духа, постепенно восстановились его силы и память, и он понял всю опасность, грозящую ему и его друзьям.

Олимпио быстро поднялся, чтобы убедиться, не уснул ли вместе с ними и благочестивый брат. Он приблизился к стулу, на котором сидел немой монах, но руки его напрасно искали его — стул был пуст!

— Черт возьми, теперь я припоминаю, меня разбудило ржание лошади, я помню это, как сквозь сон, — не украли ли одну из наших лошадей? Эй, Клод, Филиппо! Вставайте! Вы спите, точно медведи! Вероятно, нас вчера с определенным намерением напоили вином допьяна! Монаха нет, лампа погашена — черт возьми, дело неладно!

— Что такое? — спросил Филиппо, протирая свои заспанные глаза, и опять повалился на постель.

— Черт возьми, придите же наконец в себя! — произнес Олимпио подавленным голосом. — Я слышу шаги за дверью! Немой ускользнул!

Услышав эти слова, маркиз вскочил. Но и он чувствовал сильную тяжесть в голове, хоть и выпил всего только один стакан предложенного вина, и долго не мог прийти в себя.

— Немой ускользнул, — повторил Клод. — Кто же погасил лампу?