именно отсюда!

Ни лодки, ни одной человеческой души не было видно поблизости, и ко всему этому страшный, непроницаемый мрак покрывал волны! Лодка приблизилась к тому месту, где за несколько минуту перед этим Олимпио погрузился в воду. Если бы мистер Говард приплыл минутой раньше, то, без сомнения, спас бы испанца, теперь на спасение надежда была слабой, так как Олимпио погрузился в воду вторично.

— Там, о Боже мой! — вскричала неожиданно мисс Софи, показывая рукой вдаль, где что-то чернело. — Там что-то плывет по волнам, скорее, спасем несчастного!

Взглянув в том направлении, куда показала дочь, Говард рассмотрел белую руку, распростертую на воде, он развернул лодку и устремился на помощь тонущему.

Миссис Говард была в страшном волнении, она боялась, что ее муж, спасая несчастного, подвергнет себя страшной опасности, потому что Элиас, стоя на носу лодки, полностью перегнулся за борт, хватая утопающего за руку.

— Элиас, ради Бога! — закричала она, закрывая лицо руками.

— Отец мой! Несчастный гибнет! — вскричала София.

Говард перегнулся за борт лодки; подвергая свою жизнь опасности, он принялся загребать руками воду, которая вторично поглотила Олимпио. Он, вероятно, схватил его за платье, потому что лодка, из-за дополнительной тяжести безжизненного тела, пойманного Говардом, быстро стала в неудобное положение.

Это была самая критическая минута для миссис Говард, у нее захватило дух от ужаса, между тем Софи бросилась к отцу, решив чем-нибудь ему помочь.

— Стой! — скомандовал Говард, и лодка быстро остановилась на месте. — Я его держу! Скорее, два человека на помощь, чтобы втащить беднягу в лодку!

Софи вернулась успокоить свою мать, в то время как два гребца поспешили на помощь к Говарду, который хотя и держал Олимпио, но не в состоянии был один его вытащить. С помощью сильных, дюжих гребцов утопленника с трудом затащили в лодку. Он положительно походил на мертвеца! Неподвижный, раздутый, в мокром платье и с растрепанными волосами, лежал несчастный на дне лодки.

— Может, нам удастся его спасти, — проговорил мистер Говард, и гребцы с ним согласились. — Это он просил о помощи, и мне кажется, что его легко будет привести в чувство!

— Но каким образом попал этот несчастный в Темзу? — спросила Софи, только что сообщившая матери, что все обошлось благополучно. — Одежда указывает, что он знатного происхождения!

Мистер Говард возвратился к утопленнику и внимательно принялся осматривать его.

— Он высокий и плечистый, — проговорил Говард, — стало быть, неудивительно, что он не смог удержаться на воде; такие крупные тела никогда не всплывают. Вперед, ребята! Я возьму спасенного к себе домой! Там, может, и удастся нам привести его в чувство! Мне уже кажется, что он двигается; во всяком случае, мы выполним нашу обязанность!

Исполнять свои обязанности было целью всей жизни Говарда. Будь на месте знатного Олимпио простой нищий, он с такой же готовностью спас бы и его, да еще, кроме этого, если бы тот пришел в чувство, снабдил бы его необходимой суммой денег. Отец Софи был человеком, для которого звание и чин были не главное, он каждому оказывал помощь, на какую только был в состоянии.

Миссис Говард тоже приблизилась к Олимпио, посмотрела на него и сострадательно промолвила:

— Несчастный человек! Возьмем его к себе домой, он возбуждает мое полнейшее участие. Хорошо еще, что мы подоспели к нему на помощь вовремя! Какой у него странный вид. Я опасаюсь, что наши старания возвратить его к жизни окажутся бесплодными.

— Не беспокойся, — возразил Говард, услышав слова своей супруги, — нам, как никому больше, удастся возвратить его к жизни. Положись в этом на меня, я настолько сведущ и опытен в этом! Довезти бы только его до дому, а там с помощью всевозможных средств нетрудно будет привести его в сознание.

Лодка тронулась, чтобы доставить на улицу Кинг семейство Говардов и неожиданного гостя — утопленника. Олимпио между тем не проявлял ни малейших признаков жизни; казалось, что он никогда уже больше не очнется.

Но вот и пристань. Два матроса поспешно перенесли утопленника в дом мистера Говарда. Там его положили на постель и с помощью приглашенных врачей прибегли ко всем средствам, употребляемым в подобных случаях.

Мистер Говард действительно был человеком, способным на всевозможные жертвы, лишь бы только возвратить несчастного к жизни. Его старания увенчались полным успехом. Олимпио открыл глаза и спросил, где он находится, но снова впал в забытье, которое казалось всего опаснее. На быстрое спасение и выздоровление незнакомца Говарды не могли надеяться. В его платье, которое с него сняли, чтобы его закутать в шерстяные одеяла, не нашли никаких документов, свидетельствующих о его личности. Казалось, что незнакомец впал в тяжелую и продолжительную болезнь, потому что на следующий день у него началась горячка. Больной бредил на иностранном языке, в котором мистер Говард узнал испанский. В этом бреду первую роль играли имена Евгении и Долорес; он произносил их по очереди, воображал себя то в монастыре, то в борьбе с христиносами, то в темных, холодных волнах реки. Имена Филиппо и Клода тоже часто повторялись в бреду, но они были неизвестными, и никто не в состоянии был объяснить, кому именно они принадлежали.

Олимпио в доме мистера Говарда пользовался отличным уходом и заботой. Положение его все еще было опасным; хотя он и избавился от гибели в холодной воде Темзы, но заболел горячкой, и долгое время жизнь его висела на волоске.

Представив только, что семейство Говардов не знало спасенного им человека, можно оценить бескорыстные услуги, оказываемые Олимпио, которого тщетно разыскивали маркиз и Валентино. Они не могли напасть на его след. Навести справки в таком громадном городе, как Лондон, было совершенно невозможно, когда же нашли труп Филиппо, то решили, что и Олимпио, вероятно, сделался такой же жертвой чьей-нибудь мести.

Положение Клода де Монтолона было весьма критическим; прежде чем он найдет Олимпио, он ничего не должен предпринимать для спасения Долорес, потому что он мог сильно ей навредить. Валентино же был неутешен и беспрестанно уверял, что Олимпио Агуадо сделался жертвой происков Эндемо.

Смерть Филиппо произвела сильное впечатление на маркиза; когда он похоронил своего друга вместе с Жуаной, им овладело невольное, тоскливое чувство одиночества, потому что с ним не было Олимпио. Сколько сражений и опасностей переносили они вместе, но никогда не были так жестоко разъединены, как в настоящее время. Клод дал себе слово, что, как только он разыщет Олимпио, немедленно покинет этот проклятый Лондон. Тогда легче будет спасти Долорес и забрать с собой. Куда именно они поедут, решит Олимпио и графиня Евгения, которую он намеревался вырвать из отвратительного круга ее матери. Маркиз проклинал Лондон и несчастного Эндемо, которого он так же, как и Валентине, подозревал в злых происках.

Филиппо умер; осталась еще одна надежда увидеть живым Олимпио; но и эта надежда не имела решительно никакой почвы под собой, так как о нем не было абсолютно никаких известий. Мистер Говард считал за особую честь для своего дома возможность ухаживать за спасенным им чужестранцем. Употреблены были всевозможные средства, чтобы победить нервную горячку, овладевшую доном Олимпио. Но такого рода болезнь необыкновенно опасна и продолжительна.

Скоро в гостеприимном доме мистера Говарда все вошло в обычную колею. К величайшей радости мисс Софи, снова появился принц Наполеон и по-прежнему принимал участие в семейных разговорах, обедах и еще старательнее завлекал девушку. Резкий и практичный отец скоро заметил склонность своей дочери и решился переговорить по этому вопросу с супругой, которой вверил воспитание Софи.

В то время как Софи удалилась в свою спальню, между мистером и миссис Говард произошел следующий разговор.

— Элиас, ты, конечно, не захочешь разрушать надежды и счастье нашего ребенка! Софи любит принца Людовика и решительно заявила мне, что не в состоянии жить без него.

— Ребячество, — проговорил Говард серьезно, — и я не обращаю на это внимание! Не передавая мне, ты могла сказать дочери, что я не ожидал от нее таких мыслей и не ожидал, что она, не подумав и не