прихваченную солнцем кожу Лесли.

Она распустила волосы, и они упали на плечи тугими волнами. Лесли посмотрела на себя в зеркало: в полумраке угадывалась стройная женственная фигурка с развитыми бедрами, но легкая в ногах. Крепкие груди венчали немного крупноватые твердые соски, на левой груди чернела небольшая родинка, днем соблазнительно выглядывающая из декольте. И вся эта роскошь ныла от желания оказаться в одной постели с Донахью.

— Я очень хорошо понимаю тебя, лапочка, — как-то сказал ей отец мрачно. — Я вовсе не забыл свои чувства, когда влюбился в девушку, которой, кстати, не было и восемнадцати. Этой девушкой была твоя мать. Но ты родилась десять месяцев спустя после нашего венчания. Не торопи события, дорогая. Человеческие желания переменчивы, но некоторые вещи незыблемы. Девочка, может быть, ты думаешь, что из-за возраста я не могу понять твоих чувств? Как бы не так! Я тоже некогда влюбился до самозабвения, и моя дорогая Габриела до сих пор остается со мной. Это навсегда, детка. Не хватайся за первую подвернувшуюся возможность, поверь моему опыту.

Слова отца, пришедшие нежданно на память, вновь заставили Лесли покраснеть, и протестующее восклицание едва не сорвалось с ее губ. Неужели он считает их с Донахью любовниками? И вообще, отцу не пришлось ждать так долго, как им.

Надо что-то срочно предпринять. Как можно скорее переговорить с Донахью. Не сейчас, не ночью, когда он сидит на этой проклятой конференции гостиничных менеджеров, а завтра, ранним утром, пока не начался его рабочий день. Она знала, что в штаб-квартиру посторонним вход воспрещен, но неужели нет способа тихонечко туда пробраться? Неужели ей не придет в голову какая-нибудь гениальная идея, когда речь идет о ее жизни и любви? Рассуждая таким образом, она сама не заметила, как уснула. И тотчас мозг атаковали сотни образов, красок и звуков, которые мешались и вертелись как в калейдоскопе.

Донахью. Его имя последним слетело с губ, прежде чем она окончательно погрузилась в сон. Но сны ее были не о нем. Другой, тот, кто плавал в бассейне и разговаривал с Кристиан, снился ей; он называл ее милым ребенком, заглядывая зелеными глазами прямо в сердце, и по всему ее телу начали биться маленькие звонкие фонтанчики счастья. Он прекрасно различал женское и детское в ее смятенной душе. И был счастлив найти в ней играющее дитя, сам прорастая поляной для игр сквозь ее сон, качая качели с девочкой Лесли, и был одновременно и веткой дерева, по которой терлись веревки качели, и ветром, что оплетал ее тело. Но вдруг, убоявшись разверстой пропасти ее желаний, он повернулся спиной и улетел, превратившись в искрящегося тигра. Тогда она окликнула его со дна тоннеля, и тигр повернул морду, постепенно приобретающую черты лица то ли Донахью, то ли Невила.

— Меня зовут Невил Хаггинс, скажи мне свое имя, — рычал тигр.

— Нет! — вскрикнула она. Солнечный свет бил ей в глаза.

Едва проснувшись, она стала думать, как привести в действие свой вчерашний план. По опыту она знала, что Донахью начинает работу в семь, завтракает в общей столовой штаб-квартиры, а после этого поймать его практически невозможно. Наскоро приведя себя в порядок, примерно около четверти седьмого она тихо выскользнула из комнаты и направилась к пожарному входу, минуя лифт.

Лесли помнила, что постояльцы очень не любят, когда пользуются лифтом так рано. Поднявшись по пожарной лестнице на третий этаж, она прошла в ту его часть, где располагались жилые помещения персонала отеля. Она хотела проскользнуть незамеченной в комнату Донахью и поэтому очень обрадовалась, когда заметила, что его дверь чуть приоткрыта. Скользнув внутрь, она тихо прикрыла ее за собой.

Осторожно ступая на носочках, Лесли вошла в номер. По сравнению с ее собственной комнатой, жилье Донахью было не в пример больше и представляло собой спальню-гостиную, разделенную подвижной стеной. Та часть, что предстала ее взгляду, была завалена книгами, в основном специальными, и пестрыми журналами; маленький портативный телевизор хозяин придвинул поближе к полотняному креслу, позаимствованному, вероятно, на пляже.

Вся обстановка с неизбежностью свидетельствовала, что здесь живет холостяк и женская рука никогда не прикасалась к священной пыли и тотемному мусору. Двигаясь дальше, Лесли инстинктивно прикрыла дверь в маленькую душевую и только тут до нее стало доходить, что Донахью может быть не один. Она буквально оледенела, когда услышала голос Кристиан. Низкий, хрипловатый, полусонный. Она протестовала против приставаний Донахью. Голоса доносились из смежной спальни.

— О, дорогой! Ведь еще так рано, — услышала Лесли.

Лесли едва не грохнулась в обморок, но устояла на ногах, в мгновение ока превратившись в деревянного истукана, не воспринимающего происходящее, но только фиксирующего все, что делается вокруг.

— Может, объяснишь мне, каким образом ты хочешь сегодня затащить в койку эту маленькую мисс?

— Черт его знает! — Голос Донахью тоже был ленивым и каким-то сытым. Он мало чем напоминал голос ее Донахью. — Дорогая, да если бы не денежки ее папеньки, на которые мы можем купить себе безоблачное будущее… За такой куш я заставлю себя трахнуть ее!

— Хорошо, я думаю, ты сможешь подарить ей эту маленькую радость, милый. Девственность — страшная сила, но она не так уж невинна, чтоб не хотеть ее потерять.

Тут послышалась веселая возня, а затем голос Донахью почти со страданием произнес:

— Боже, Крис, я действительно не знаю, как я буду ее трахать! Она вызывает у меня отвращение. Она же не знает, зачем мужчина в койке. Если бы не папашины денежки! Да черт бы с ней, с ее девственностью, я не могу представить себе мужика, который захотел бы эту ирландскую деревяшку.

Лесли была ирландкой наполовину. Последняя фраза вонзилась в ее сердце, подобно отравленной занозе. Она хотела закричать, забиться в истерике, ворваться в комнату, избить, разорвать обоих. Но…

Нет такого мужика, который ее бы захотел, говорите? Донахью, оказывается, мечтает только о папиных денежках? Ну что ж, она найдет способ отомстить обоим.

— Когда я обещал на ней жениться, мы разработали план. Для начала это будет отель где-нибудь на побережье северной Бразилии, например в Форталезе, финансируемый ее папенькой. А уж как сделать это предприятие окупаемым, я знаю лучше других. Лесли эта идея приводит в восторг. Пусть резвится. Разумеется, отель я оформлю на свое имя. Ну а потом его дорогая доченька уже не будет иметь никакого значения. Устроим какой-нибудь грязный секс-скандальчик, как ты думаешь? Что-то вроде «Дочь нефтяного магната не может удовлетворить собственного мужа. Любовница несчастного исповедуется…» Нет, я не собираюсь нянчиться с ней слишком долго. Я люблю таких женщин, которые женщины во всем, которые знают, как порадовать мужчину. В этом я схожусь с нашим другом Хаггинсом, и, по-моему, я прав!

Очередная порция обидных слов вновь ввергла Лесли в агонию.

Невероятным усилием воли она заставляла себя слушать, оставаясь на месте. Кельтский характер, родовая гордость О'Конноров держали ее, не позволяя грохнуться в обморок.

— Забавно, этот тип очень по-приятельски относится ко мне, — сказала Кристиан.

— По-приятельски? Теперь это так называется? — В голосе Донахью послышались насмешливые нотки.

— Называй это как хочешь, дорогой! И не используй мои соски как четки для утренней молитвы… Не могу же я торчать здесь одна, пока ты будешь развлекаться с этой мисс Нефтяные скважины? Ну, Хью, лучше помассируй мне задницу… Как ты изволил заметить, я действительно женщина во всем, и у меня есть свои потребности!

Задыхаясь от ярости, Лесли сделала шаг по направлению их спальни. Ее терпение лопнуло. Она больше не желала слушать, что эта парочка говорит о ней. Ее почти тошнило, когда она представляла себе, с каким выражением лица он произносит всю эту мерзость. Может, она и не так чувственна, как Кристиан. Но она много больше женщина, чем думает этот идиот! И для начала…