— Слушай, Аська, объясни мне две вещи: что за музыкальные инструменты-бревна и кто такие “огневики”.
— Это предки наши такую музыку играли, — гордая новыми познаниями сказала Аська. — Богатырскую музыку играли! Они бревна выдалбливали и что-то с ними делали, а потом над головой на цепях вертели. Чтобы звук шел.
— А “огневики”?
— Это ребята, которые костры кислородят. На Иванову ночь костры разводят. Так это реально распечатать?
— Да распечатаю я тебе, угомонись…
— Морж, а зачем тебе компьютер? У тебя “DOOM” есть? Что ты не играешь? Что ты как дурак последний, компьютер завел, а не играешь? От жизни отстаешь.
— С меня ящика хватает, — сказал Сигизмунд. — Чтобы держаться на общем уровне оглупления.
— Да ну тебя, — потянулась Аська. — Скучный ты, Морж.
Вечером все трое — Вика вернулась вскоре после Аськи — добросовестно оглуплялись, сидя перед ого.
— Виктория, — спросил Сигизмунд, — как тебе в голову пришло взять в прокате такое дерьмо?
Аська безмолвно и торжествующе сверкала глазами. Она так и не простила высокоученой сестрице и гегемонствующему Моржу дружных нападок на Гринуэя.
На экране в течение трех часов неспешно разворачивались приключения безглазого багатура, воспитанника гномов-каратистов, и его верных друзей: кречета, волка и лесного деда. Все они были остро необходимы багатуру.
Кречет, посланный на разведку к хазарам, был опознан теми как тотем, посланник небес и т.д., окружен почетом и опутан магией — чтобы не улетел. Верные друзья отправляются вызволять кречета.
Таинственный холм на болоте оказывается убежищем, возведенным в незапамятные времена дочеловеческой расой лемуров. Люди были выведены ими в доисторическую эру — как кормовой скот.
Героев на холме ждали захватывающие приключения: следы древних битв; встреча с одичавшими и выродившимися лемурами-секьюрити; проход через защитные системы лемуров (заросли, студни, кислоты; эволюционировавшие в гигантов доисторические паразиты).
Багатур и лесной дед находят нечто вроде компьютера, управляющего всей защитной системой лемуров. Воспитанник подземных гномов немедленно вступает с нею в телепатический контакт.
Благодаря активизации древнего компьютера лемуров, из пустоты тут же вылупляется биомеханическое существо — золотой богомол, называемый также “летучим конем”. С ходу выясняется, что предназначение его — уничтожать людей как вид. Между лесным дедом и багатуром завязывается нудная дискуссия: допустимо ли использовать адскую машину против врагов? Однако багатур, не чуждый компьютерам, все же ухитряется управляться с чудовищным приобретением.
Прибытие героев с “конем” к хазарам производит форменный фурор. Создается патовая ситуация: герой боится расстаться с золотым богомолом, а хазары — с кречетом, так как, в свою очередь, опасаются адской машины…
Тут Сигизмунд не выдержал.
— Слушай, Вика, как тебя угораздило взять эту лабуду?
— Мне выдали ее как сверхмасштабную историческую эпопею, — угнетенно призналась Вика.
— И ты поверила?
— Не знаю… У мужика на обложке вполне грамотные доспехи…
Фильм некоторое время вяло катился дальше. Любовь, кровь, американские слюни вперемешку с патриотическими соплями, плюс гумилевские еврейки, соблазняющие простодушных хазар-тюркутов…
В целом семейный киновечер можно было охарактеризовать как “торжество Гринуэя”.
Ночью бродили втроем по каналу, пса выгуливали, себя проветривали. Курили, разговаривали.
Неожиданно Аська повернулась к Казанскому собору и спросила Сигизмунда:
— Морж, ты в Бога веришь?
Вопрос застал Сигизмунда врасплох. Он ответил уклончиво:
— Во всяком случае, знаю людей, которые безусловно верят. А что?
— Да так… У режа сегодня говорили… Слушай, Морж, а чего человек должен ждать от крещения?
— Не знаю… Чего-нибудь хорошего…
— А зачем вообще люди крестятся?
— Я думаю, — сказала вдруг Вика, — что некрещеный человек — он для Бога как нечитаемый файл. А покрестился — и открылся. Будто нужный формат обрел. Ну, лютеранин — тот с трудом открывается, католик получше, но тоже со сбоями и лишними знаками, а православный — сразу и во всю ширь… с управляющими символами… Правда, лютеране наоборот считают. А иеговисты какие-нибудь вообще не открываются.
— Тут повели двоих… ФОРМАТИРОВАТЬ… в Казанский собор.
— Кого? — удивился Сигизмунд. Аська раньше никогда не проявляла интереса к религиозным проблемам.
— Детей. Помнишь, я на похоронах была, еще двое детей остались… Бабушка решила их покрестить — на всякий случай, вдруг конец света или еще что… Пришли всем кагалом в собор, там сплошь младенцы были, а ребят постарше только двое: один какой-то незнакомый и наш. Тех, кто постарше, поп в сторону отвел и учинил собеседование, как при вступлении в комсомол. Чего, мол, ожидаете от крещения? Не знаю уж, что они там брякнули, но не то, что в уставе или как это называется у попов…
— Катехизис, — сказала Виктория.
— Один хрен, — отмахнулась Аська, — не то они что-то сказали… Ну, поп их и выставил. Идите, говорит, книжки почитайте, а потом приходите. Ответите правильно — покрещу. Все бы ничего, но бабушка расплакалась, стала кричать “как вам не стыдно, дети сироты, у них мать умерла”… После этого поп их за нарушение благочиния и вовсе выставил.
— И что, так и ушли?
— Они во Владимирский пошли. Там ничего не спрашивали. Покрестили и все. Мол, понадобится парню — сам эту книжку прочитает, а не понадобится — ну и фиг-то с ним…
— А что ты так яришься? — сказала Виктория. — В храм не на попа ходят смотреть, а на Бога.
— Какая ты умная, Вика. Поп их выгнал. Сирот обидел. А знаешь, в какой это день было? В самый главный такой христианский праздник, когда прощать положено. Прощеное Воскресенье называется. Я тут думала даже, когда с похорон вернулась, — может, и мне покреститься? Светлого чего-то хотелось. Чтоб настоящее. А теперь передумала. Что я там забыла? Чтобы поп на меня орал? На меня и так все орут: и реж орет, и ты вот, Морж, тоже…
— Нашли куда детей вести, — сказал Сигизмунд. — В Казанский собор! Нехорошее это место, музеем атеизма испоганенное. И сейчас там лучше не стало. Его новые мажоры обсидели. Они Боженьку боятся как налоговую полицию, только чуток поменьше… Вход сбоку, нищих — и тех нет…
— Нашел тоже показатель благополучия — нищие! — фыркнула Вика.
— Морж, слыхал, — Виктория у нас снова за границу лыжи вострит. Зачахла, видите ли. В языковую среду хочет. Знаешь, Морж, чего она на самом деле хочет? Сытости и благополучия. Буржуазности она хочет. Сквозняки ей здесь не нравятся.
— Меня, между прочим, мое место в университете ждать не будет, пока я тут с вами в смыслы
