констатировала, что даже не имеет больше права потребовать отвезти ее в Афины, чтобы сесть там на идущий во Францию корабль. Кроме неминуемых неприятностей с Наполеоном, если бы она вернулась, не выполнив его миссию, теперь появился этот детина, которого надо тащить за собой и который следил за ней так же внимательно, как хорошая хозяйка за поставленной на огонь кастрюлей с молоком.

Сопровождавший старуху мужчина несколько примирился с ее существованием. Атанас оказался невысоким малым с толстощеким и приятным лицом херувима под седыми буклями, дородным, как сторож нормандского собора. Он принял этого оборванного детину Теодороса, как исчезнувшего двадцать лет назад родного брата, а к Марианне обратился, словно перед ним была сама царица Савская.

— Мой господин, — заявил он, кланяясь так низко, насколько позволяло его брюшко, — ожидает светлейшую княгиню, чтобы она оказала честь его дворцу. Он умоляет простить его за то, что он не смог лично встретить ее из-за его преклонного возраста и ревматизма!

Светлейшая княгиня поблагодарила, как подобало, управляющего графа Саммарипа, но про себя подумала, что у доброго малого могла возникнуть относительно нее странная мысль о том, какой может быть знатная франко-итальянская дама. Ее плачевный вид произведет забавное впечатление в таком месте, как дворец! Тем не менее Марианна не без удовольствия думала о возможности снова оказаться среди роскоши и комфорта аристократического дома, при этом она даже оживилась, отправившись с Теодоросом за предупредительным Атанасом, чтобы попасть в этот рай.

По лабиринту переулков, по крутым подъемам, вымощенным круглыми валунами, по странным извилистым средневековым улочкам, лестницам и сводчатым проходам, дарившим мимолетную свежесть, добрались до вершины холма и венецианского квартала, выросшего вокруг цитадели и древних крепостных стен. Там оказалось несколько монастырей с латинскими крестами, таких, как братьев самаритян и урсулинок, строгий собор, который, казалось, ошибся местом, и благородные фасады, еще носившие бледное отражение былой роскоши герцогов Наксоса и их венецианского двора. Дома прошлых господ с изъеденными временем гербами опирались о крепостные валы, словно с просьбой о помощи, но, пройдя через обвалившийся порог дворца Саммарипа, Марианна поняла, что достойный Атанас явно не представлял себе, каким должен быть настоящий дворец.

Этот был всего лишь призраком, пустой раковиной, будившей эхо при малейшем шорохе, тщетно пытавшейся возродить жизнь.

Здесь Марианна не найдет изнеженные радости цивилизации, и она подавила вздох сожаления.

Появившийся на пороге большого пустого зала, меблированного только каменными скамьями, громадным столом и стоявшим на окне горшком с цветущей геранью, старец должен бы быть духом, близким этому отставшему от времени месту: высокий бесцветный персонаж с пустым взглядом, чья просторная одежда имела такой вид, словно ее сшили из свисавшей с потолка паутины.

Он был так бледен, как после долгих лет жизни в пещере, лишенной света и воздуха. Видно, лучи солнца и морской ветер никогда не касались его Без сомнения, он долго прожил под сенью своих древних камней, повернувшись спиной к действительности.

Однако, совершенно безразличный к внешнему виду Марианны, он приветствовал ее с достоинством знатного испанца, склоняющегося перед инфантой, заверил, что для его дома — большая честь принять ее, и предложил руку, узловатую как ветвь оливы, чтобы проводить до приготовленных для нее апартаментов.

Тем не менее, несмотря на час сиесты, проход двух оборванных чужаков по улицам Наксоса не ускользнул от турецких наблюдателей, и в момент, когда граф повел молодую женщину к каменной лестнице с выщербленными ступенями, с дюжину солдат в красных сапогах и полосатых красно-синих тюрбанах заполнили вестибюль дворца. Ими командовал одабаши с чем-то вроде бело-зеленой фетровой митры на голове. Его чин соответствовал капитану артиллерии, но на острове он властвовал над постоялыми дворами и трактирами. Эти прибывшие, похоже, заинтересовали его…

Он лениво помахивал опахалом и всем своим недовольным видом подтверждал, как ужасно в такую жару покинуть благодетельную прохладу крепости. Это чувствовалось и в тоне, каким он обратился к графу Саммарипа, тоном хозяина к непокорному слуге. Но может быть, потому, что при этом присутствовала женщина, да еще и иностранка, старик словно проснулся. На презрительное обращение одабаши он возразил строго, и, хотя Марианна ни слова не понимала по-турецки, до нее дошел общий смысл его объяснений из-за неоднократного повторения ее имени в сочетании с» султаншей Нахшидиль» очевидно, граф сообщил, не без надменности, турецкому офицеру о высоком положении этой потерпевшей кораблекрушение и о необходимости поскорее оставить ее в покое.

Впрочем, одабаши и не настаивал. Злобная мина сменилась улыбкой, и после приветствия, такого почтительного, какое возможно перед кузиной его императрицы, он удалился со своей командой.

Стоя в трех шагах позади мнимой хозяйки, бунтовщик Теодорос не шелохнулся, пока продолжалось угрожающее объяснение, но по шумному вздоху, облегчившему его грудь, когда наконец направились к лестнице, Марианна поняла, что он тоже может волноваться, и внутренне улыбнулась, после всего этого вояка, несмотря на его громадность, просто человек, и ничто человеческое ему не чуждо!

Комната, в которую старый вельможа церемонно привел Марианну, должно быть, не использовалась со времен последних герцогов Наксоса. Здесь царила в гордом одиночестве, способная укрыть под пологом из выцветшей парчи целую семью, кровать между четырьмя стенами, украшенными обгоревшими знаменами, тогда как несколько просиженных табуретов грустили по углам. Но комната выходила прямо на море великолепным окном.

— Мы не ожидали такой чести, — извинился старый граф, — но ваш слуга сейчас принесет необходимые вещи, и мы попросим соответствующее вашему достоинству платье у настоятельницы урсулинок… ибо мы гораздо ниже вас ростом .

Множественное число, которое он употреблял, казалось забавным, но не более, чем остальное в его особе или его немного механическом голосе, и Марианну это не смутило.

— Я охотно возьму платье, синьор граф, — ответила она с улыбкой, — но, умоляю вас, больше ни о чем не беспокойтесь.

Нам, безусловно, не составит никакого труда найти корабль…

При этих словах пустой взгляд старца как будто оживился.

— Большие корабли редко заходят сюда, сударыня. Мы находимся на забытой земле, земле, которой пренебрегают сильные мира сего. К счастью, она способна прокормить нас, но возможно, что ваше пребывание продлится дольше, чем вы предполагаете… Пойдем со мной, друг мой Последние слова адресовались, конечно, Теодоросу, который уже прилип к окну и пожирал взглядом пустынное море. Он неохотно оторвался от созерцания и последовал за графом, играя роль вышколенного слуги. Вскоре он вернулся, принеся вместе с Атанасом тяжелый стол, который поставили перед окном. Затем последовали некоторые туалетные принадлежности и белье.

Стараясь создать более непринужденную обстановку, Атанас непрерывно болтал, явно счастливый послужить иностранной даме и увидеть новые лица, но чем возбужденнее становился он, тем больше хмурился Теодорос.

— Ради Христа! — вскричал он наконец, когда маленький управляющий пригласил его помочь оправить постель. — Мы здесь пробудем только несколько часов, брат! А ты делаешь так, словно нас ждут месяцы! Наш брат Томбазис на Гидре получил с голубем сигнал, и корабль может показаться с минуты на минуту!

— Даже если ваш корабль появится сейчас, — безмятежно ответил Атанас, — неблагоразумно, если госпожа не будет играть свою роль: она и ты — потерпевшие кораблекрушение. Вы должны быть истощенными, на исходе сил… Вам надо отдохнуть хотя бы одну ночь!

Турки не поймут, почему вы так спешите, даже не передохнув, на первый попавшийся корабль! Одабаши Махмуд осел, но не до такой же степени! И затем, хозяин так счастлив! Прибытие госпожи княгини напомнило ему молодость. Прежде он ездил в западные страны… бывал при дворе дожа в Венеции и даже короля Франции!

Теодорос с недовольным видом пожал плечами.

— Тогда он был богат! А теперь, похоже, у него не особенно много осталось!

— Осталось больше, чем ты думаешь, — с улыбкой сказал Атанас, — но не следует искушать