Катрин де Монсальви. Но, коль скоро ее «бросили в воду», надо плыть. Вот если бы только успокоить бурчание в голодном желудке… Катрин уверенно открыла дверь бани и очутилась лицом к лицу с горничными и стражником. Впрочем, они ее мало беспокоили.

— Я готова, — только и сказала она и пошла твердым шагом, словно ринулась в бой.

В комнате Жиля де Рэ, к ее радости, был накрыт стол: значит, убивать ее не намерены, коль решили накормить! Хозяин комнаты был здесь же. Он сидел, небрежно развалившись, в кресле из черного дерева с резной спинкой. Катрин, забыв о страхе, видела перед собой только аппетитную дичь с дымящейся зажаренной золотистой корочкой, распространявшую изумительный запах. Рядом стояли паштеты и бутылки. Ноздри Катрин жадно вдыхали запахи… Жиль де Рэ наблюдал за своей пленницей. Повелительным жестом он подозвал ее к себе.

— Ты голодна? Она кивнула головой.

— Тогда садись и ешь!

Катрин не заставила его повторять приглашение. Пододвинув тарелку, она положила на нее большой кусок паштета и жадно принялась за еду. Никогда она не ела ничего более вкусного. После отвратительной цыганской похлебки паштет действительно был лакомством. Она съела еще кусок, Потом половину жареной курицы, а Жиль налил ей в кружку густого вина. Катрин не отказалась и выпила его залпом.

Она почувствовала себя так хорошо, что не заметила острого, изучающего ее взгляда хозяина, который очень походил на кота, стерегущего мышку. Ей же было море по колено, и она была готова к встрече даже с самим Сатаной. Это вино, конечно, распалило ее. Жиль, опершись локтями на расшитую скатерть, наблюдал, как она поглощала засахаренные сливы.

Утолив голод, Катрин бросила на него быстрый взгляд, ожидая, что же скажет мессир, но он не начинал разговор, и тишина становилась тягостной. Пришлось заговорить самой. Вытерев губы и руки шелковой салфеткой, она удовлетворенно вздохнула и улыбнулась своему озабоченному хозяину. Она знала, что любое проявление страха наверняка выдаст ее.

— Большое спасибо за еду, любезный господин. Я никогда в жизни не ела ничего подобного!

— Правда… никогда?

— Правда. На наших кострах, раздуваемых ветром, невозможно приготовить таких яств! Мы люди бедные, сеньор, и…

— Я имею в виду не несчастные цыганские котелки, — обрезал Жиль де Рэ холодно, — а кухню Филиппа Бургундского, называвшего себя Великим Герцогом Запада. Я полагал, что она была утонченнее.

Остолбеневшая Катрин не нашлась что ответить, а он встал, подошел к ней поближе и, наклонившись, сказал:

— Вы прекрасно играете свою роль, моя дорогая Катрин, и я как знаток высоко оценил исполнение, особенно в сцене сражения. Никогда не мог подумать, что мадам де Брази может драться, как уличная девка. И не кажется ли вам, что со мной лучше играть в открытую?

Горькая усмешка пробежала по ее губам.

— Как вы меня узнали?

— Это было нетрудно. Я знал, что вы здесь под видом цыганки.

— Как вы могли узнать?

— У меня повсюду, где только нужно, есть шпионы. Между прочим, и в замке Анже тоже. Один из них, видевший вас в Шантосе, узнал вас. Он следил за вами, когда вы ходили к Гийому-гримеру. Должен сказать, что этот отвратительный тип отказался говорить о вас и вашем преображении, хотя мы об этом его убедительно просили…

— Значит, это вы пытали и убили его? — испуганно воскликнула молодая женщина. — Я-то должна была узнать вашу руку!

— Да, это был я. К сожалению, он не поведал о причинах этого маскарада, и наша настойчивость не помогла.

— Этих причин он не знал!

— Я уже пришел к такому заключению. Теперь рассчитываю на вас: может быть, вы скажете? Имейте в виду, что у меня на этот счет сомнений нет…

Эта высокая мрачная фигура, склонившаяся над ней, причиняла невыносимые страдания. Чтобы отделаться от него, она встала, отошла к открытому окну и прислонилась к нему. Их глаза скрестились, и она выдержала его взгляд.

— Так зачем же я приехала сюда, по-вашему?

— Вернуть свои богатства. Это вполне законно, и я могу понять ваши намерения.

— Мои богатства?

Жиль де Рэ не успел ответить. В дверь постучали, и она открылась еще до того, как хозяин разрешил войти. Два стражника, вооруженных копьями, прошли в комнату и замерли по обе стороны дверей. На пороге появился толстый человек, вернее, жирная туша, облаченная в необъятные бархатные одежды, расшитые золотом, из которых торчало красное раздувшееся наглое лицо с небольшой бородкой.

— Дорогой кузен! — заорал он. — Я пришел поужинать с тобой! У короля можно умереть от скуки.

Узнав Жоржа де Ла Тремуйля, Катрин инстинктивно отпрянула. Кровь прилила к ее лицу. Все в ней смешалось: радость, гнев и ненависть. Она со злорадством отметила, что он стал еще толще, кожа, растянувшаяся от лишнего жира, приобрела болезненный желтый цвет, а учащенное дыхание говорило о подорванном здоровье.

Продолжая изучать своего врага, она чуть не открыла рот от удивления, увидев странный головной убор главного камергера. Это было подобие золотого тюрбана, придававшего толстяку вид султана; в складках тюрбана блистал единственный, неповторимый и прекрасный черный бриллиант Гарэна де Брази!

Стены, потолок — все поплыло в глазах у Катрин, ей казалось, что она сходит с ума. В темном углу, где она укрылась, увидев Ла Тремуйля, Катрин нащупала табурет и свалилась на него, не слыша больше, о чем говорили мужчины. Она безуспешно пыталась понять, как сказочный бриллиант мог попасть в руки камергера.

Перед глазами возникла сцена: она видела себя в таверне в Нбюсоне, вручающей чудесный камень Жаку Керу. Что он сказа ей тогда? Он заложит бриллиант у одного еврея из Бокера, имя которого она даже запомнила: Исаак Арабанель! Как в таком случае бриллиант мог очутиться на тюрбане Ла Тремуйля? Перехватили ли Жака по дороге из Обюсона в Клермон? Попал ли он в засаду? А если он…

Она даже мысленно не решилась произнести фатальное слово, и слезы подступили к глазам.

Да, для того чтобы толстый камергер мог завладеть бриллиантом, Жак Кер должен был распрощаться с жизнью. Никогда, ни за что он не мог добровольно отдать в чужие руки доверенное ему сокровище Катрин… Тем более этому человеку, которого он ненавидел так же, как и она.

Катрин на минутку закрыла глаза и не заметила, как Ла Тремуйль, посмотрев на нее с любопытством, приблизился. Она подскочила, когда жирный, мягкий палец, отягощенный перстнями, поднял ее подбородок.

— Ей-богу, красивая девочка! Где ты нашел это чудо кузен?

— В таборе у цыган! — недовольно ответил Жиль де Рэ. — Она сражалась с другой черной козой. Я их разогнал и увел эту, оценив ее красоту.

Ла Тремуйль изволил улыбнуться, показывая испорченные черно-зеленые зубы. Его рука легла на голову Катрин так, будто он заявлял о своем приобретении. Ее передернуло от отвращения.

— Ты правильно поступил, кузен. Тебе в голову пришло хорошее решение оставить эту дикую козочку. Встань-ка, детка, я посмотрю на тебя получше.

Катрин подчинилась, а в голове вихрем проносились мысли. Если Жиль де Рэ выдаст ее, она пропала. Они с Ла Тремуйлем были не только двоюродные братья, но и союзники, объединенные заключенным соглашением. Сам Жиль говорил об этом в замке Шантосе. Ей было предложено пройтись по комнате под оценивающим взглядом толстого камергера, который рассуждал о ее достоинствах, как о