Вне себя, Марианна больше не сдерживалась. Ее чистый голос так звонко разносился под каменными сводами старого дворца, что Дюрок просто не знал, как ему быть.

Похоже, что под усами стоявшего около лестницы Гренадера промелькнула улыбка. Да он и сам чувствовал себя виновным в снисходительности к этой восхитительной разбушевавшейся фурии, которую необходимо тем не менее призвать к порядку. Придав голосу мнимую строгость, милейший Дюрок отчетливо проговорил, завладев рукой Марианны:

— Я боюсь, как бы вам самой не пришлось сказать ему все это, мадемуазель. Император приказал мне отвести вас в его кабинет, где вы дождетесь его решения.

— Значит, я арестована?

— Нет, насколько я знаю… по крайней мере еще нет!

В недомолвке был неприятный намек, но он не смутил Марианну. Она готова дорого заплатить за свою выходку, но если ей предоставится возможность высказать наконец Наполеону все, что накипело у нее на сердце, любое наказание ее не страшит. Она без обиняков выложит ему все начистоту. Тюрьма так тюрьма, тем более что в этом будет и своя польза. Заключение хотя бы защитит ее от происков Франсиса Кранмера. И он вынужден будет ждать, пока она выйдет из тюрьмы. Остается Аделаида, но она надеется, что Аркадиус сделает все необходимое.

Значительно успокоившись при мысли о предстоящей встрече с императором, бунтовщица переступила порог хорошо знакомого ей кабинета и услышала, как Дюрок приказывает мамелюку Рустану никого не впускать и не разрешать мадемуазель Марии-Стэлле общаться с кем бы то ни было.

Последнее указание даже вызвало у нее улыбку.

— Разве вы сами не видите теперь, что я арестована? — тихо спросила она.

— Я же вам сказал, что нет. Но я не уверен, что юный Клари не явится скулить под этой дверью, как потерявший хозяина щенок… Что касается вас, то я рекомендую приготовиться к долгому ожиданию, ибо император не придет раньше, чем закончится прием.

Вздернув недовольно плечами вместо ответа, Марианна расположилась у огня на зеленом с золотом канапе, именно на нем она впервые увидела Фортюнэ Гамелен. Мысль о подруге придала ей спокойствия. Фортюнэ слишком хорошо знала мужчин, чтобы испытывать страх перед Наполеоном.

Ей удалось убедить Марианну, что самой большой ошибкой будет дрожать перед ним, даже и особенно когда у него бывают припадки его знаменитого гнева. В нынешних обстоятельствах такой совет полезно вспомнить.

Глубокая тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине, окутала молодую женщину.

Несмотря на ее строгость, комната была теплой и уютной.

Марианна впервые находилась здесь одна и, движимая чисто женским любопытством, решила осмотреть ее. Ей было сладостно находиться в кабинете, где каждая вещь напоминала императора. Равнодушная к лежавшим повсюду папкам с документами, портфелям из красного марокена с императорскими гербами и небрежно брошенной на бюро и секретер большой карте Европы, она с удовольствием потрогала порфировую чернильницу, футляр для часов в виде позолоченного бронзового орла, золотую чеканную табакерку, чья полуоткрытая крышка позволяла ощутить аромат ее содержимого. Здесь каждый предмет говорил о его присутствии, вплоть до черной треуголки, согнутой и брошенной, без сомнения, в припадке гнева, в угол. Гнева, видимо, недавнего, раз Констан еще не успел подобрать ее. Была ли история с каретой причиной этого? Несмотря на свою отвагу, Марианна ощутила, как по спине пробежал неприятный холодок. Что произойдет сейчас?

Беспокойство — неприятная подруга… Время вдруг стало тянуться томительно медленно. Она предчувствовала битву и хотела поскорее в нее броситься. Устав от бесцельного кружения в ватной тишине кабинета, она взяла лежавшую на бюро книгу и присела. Потертый и потрепанный томик в зеленом кожаном переплете с императорским гербом оказался комментариями Цезаря, его страницы были сплошь испещрены пометками на полях. Марианна со вздохом уронила томик на колени, не выпуская, однако, из руки зеленой кожи, бессознательно отыскивая на ней следы другой руки. Под ее пальцами переплет согрелся и стал как живой. Чтобы лучше насладиться этим ощущением, Марианна закрыла глаза…

— Проснитесь!

Молодая женщина вздрогнула. Она открыла глаза и увидела, что канделябр на бюро зажжен, за окнами темно, а перед ней стоит с грозным видом и скрещенными на груди руками Наполеон.

— Я Восхищен вашей дерзостью, — язвительно бросил он. — По-видимому, то, что вы навлекли на себя мой гнев, вас не особенно волнует. Вы преспокойно спали.

Тон его был грубым, вызывающим, явно рассчитанным на то, чтобы выбить из колеи едва проснувшуюся молодую женщину, но Марианна обладала способностью даже после глубокого сна чувствовать себя свежей и бодрой. К тому же она дала себе клятву сделать все, чтобы по возможности сохранить спокойствие.

— Герцог Фриульский, — сказала она тихо, — предупредил меня, что ждать придется долго. Разве сон не лучший способ сократить ожидание?

— Я считаю это скорее дерзостью, чем извинением.

Тем более, сударыня, что я все еще в ожидании вашего реверанса.

Наполеон явно искал повод для ссоры. Он ожидал найти Марианну обеспокоенной, взволнованной, дрожащей, с заплаканными глазами, может быть. Эта так безмятежно проснувшаяся женщина могла только озлобить его. Несмотря на угрожающий огонь серых глаз, молодая женщина рискнула улыбнуться.

— Я готова пасть к ногам вашего величества, сир… если только ваше величество соизволит отойти, дав мне возможность встать.

Он издал гневное восклицание и, разъяренный, резко повернулся и бросился к окну, словно хотел проскочить сквозь него.

А Марианна соскользнула с кушетки на пол и распростерлась в глубочайшем и почтительном реверансе.

— У ваших ног, сир! — прошептала она.

Но он не откликнулся. Стоя лицом к окну с заложенными за спину руками, он хранил молчание, казавшееся Марианне бесконечным, ибо заставляло ее сохранять неудобную, почти коленопреклоненную позу. Понимая, что он собирался посильнее унизить ее, она мужественно приготовилась к тому, что должно последовать и могло быть только неприятным. Она желала лишь одного; несмотря ни на что, вопреки всему спасти их любовь…

Наконец Наполеон, не оборачиваясь, заговорил:

— Я жду объяснений, если только у вас есть объяснения вашего безрассудного поведения. Ваших объяснений и, разумеется, ваших извинений. Похоже, что вы внезапно потеряли всякий здравый смысл, всякое понятие об элементарном уважении ко мне и к вашей императрице. Если только вы не сошли с ума!

Марианна моментально поднялась с пылающими щеками.

Слова «ваша императрица» воспринялись ею, как пощечина.

— Извинения? — отчетливо выговорила она. — У меня нет ощущения, что это я должна их просить!

На этот раз он повернулся, устремив на нее горящий яростью взгляд.

— Что вы сказали?

— Что если кто-нибудь и оскорблен в этом дворце, то это я и никто иной! Покинув зал, я защитила свое достоинство.

— Ваше достоинство? Вы заговариваетесь, сударыня!

Вы забыли, перед кем вы находитесь? Вы забыли, что попали сюда только по моему приказу, по моей доброй воле и с единой целью — развлечь вашу повелительницу?

— Мою повелительницу? Если бы я могла хоть на мгновение представить себе, что вы позвали меня ради нее, я никогда не согласилась бы переступить порог этого дворца.

— В самом деле? В таком случае я приказал бы привести вас силой!

— Может быть! Но вы не заставили бы меня петь!