Но тут красота представления, которое предложил Париж, невольно захватила их… Мост Согласия превратился в огненный проспект благодаря восьмидесяти украшенным разноцветными фонариками колоннам со сверкающими звездами, соединенным цепями с горящими жирандолями. Строительные леса дворца Законодательного Корпуса скрылись под аллегорической картиной с изображением императорской четы в храме Гименея, увенчиваемой богиней мира зеленым лавровым венком. Все деревья Елисейских полей украшала иллюминация, и цепочки огней бежали на всей протяженности аллей. Величественные здания были освещены, как днем, что позволило Гракху, пересекая площадь Согласия, избежать столкновения с многочисленными пьяными, переусердствовавшими у винных фонтанов.

На улице Сент-Оноре стало спокойнее, но, приблизившись к Государственному Совету, где проходил свадебный ужин, пришлось довольно долго постоять.

Именно в это время императорская чета появилась на балконе, сопровождаемая австрийским канцлером, князем Меттернихом. Захваченный неистовым энтузиазмом толпы, он прокричал, подняв бокал с шампанским:

— Я пью за римского короля!

— Римский король? — раздраженно спросила Марианна. — Кто это еще?

Аркадиус рассмеялся:

— Дорогая невежда! А Сенатский совет от 17 февраля этого года? Это титул, который будет носить сын императора. Признайте, что, как министр бывшей Римско-Германской империи, Меттерних дает убедительное доказательство широты своих взглядов.

— Особенно он дает доказательство полного отсутствия такта! Забавный способ напомнить этой юной дурехе, что ее взяли в жены только ради детей, которых она способна произвести. Постарайтесь, однако, пробиться вперед, друг мой. Иначе мы никогда не доберемся до мадам Гамелен!

Жоливаль усмехнулся про себя, подумав, что «юная дуреха» была все же на год старше Марианны, однако воздержался от всяких комментариев, ибо новая встреча с «молодоженами» не явилась успокоительным бальзамом для нервничавшей Марианны. Он грозно приказал юному кучеру «гнать во весь опор». Гракх не менее важно ответил, что быстрее ехать невозможно, разве что по головам людей, и продолжал потихоньку пробиваться к бульварам, где путь им преградило новое развлечение: герольды в пестрых костюмах пригоршнями бросали в толпу памятные медали, посвященные великому событию. Дальнейшее продвижение стало невозможным. Толпа сгрудилась вокруг лошадей герольдов, стараясь схватить медали, и карета Марианны оказалась в центре невероятной свалки, над которой взлетали шляпы, шарфы, трости, колпаки и другие предметы.

— Это никогда не кончится, — теряя терпение, бросила Марианна. — А мы не так уж далеко! Я предпочитаю продолжить путь пешком.

— В атласном платье через этот хаос? Да вам его изорвут в клочья.

Но она уже открыла дверцу и, подобрав золотисто-розовый шлейф платья, спрыгнула и с ловкостью ужа скользнула в толпу, не обращая внимания на призыв вскочившего с сиденья Гракха.

— Мадемуазель Марианна! Вернитесь! Не делайте этого!

Жоливаль бросился за ней, но несколько кругляшек, брошенных щедрой рукой герольда, попали на поля его шляпы, и несчастный тут же стал объектом внимания верноподданных императора и больших любителей медалей. Он буквально исчез под их натиском, и, заметив это, Гракх скатился вниз и с кнутом бросился на помощь, подбодряюще крича:

— Держитесь, я иду!

Тем временем Марианне удалось добраться до выхода на улицу Серутти без особого ущерба, если не считать растрепанную прическу и большой, подбитый ватой атласный шарф, утеря которого ее не огорчила, так как вечер был удивительно теплым для этой поры года. Она пустилась бежать, насколько позволяла мостовая ее ногам, обутым в легкие атласные лодочки. К счастью, улица, проходившая между высокими стенами больших новых зданий и обычно довольно темная, этой ночью получила дополнительное освещение благодаря яркой разноцветной иллюминации, украшавшей отель Империи и роскошную резиденцию короля Голландии. Хотя толпа с бульваров сюда не проникала, встречалось достаточно много прохожих, но никто не обращал внимания на сильно декольтированную молодую женщину в вечернем платье, настолько сильно было возбуждение в Париже. Люди проходили целыми группами, держась за руки, распевая во всю глотку песни, главным образом очень неприличные, содержащие прямое или косвенное одобрение будущих супружеских подвигов императора. Уличные девицы в ярких платьях и с размалеванными лицами сновали в поисках клиентов, и Марианна изо всех сил ускоряла ход, чтобы ее не приняли за одну из них.

Миновав отель Империи, она попала в более темный участок около особняка банкира Мартэна Дуайяна, как вдруг открылась садовая калитка, и Марианна с разбега столкнулась с вышедшим из нее мужчиной, который болезненно вскрикнул и застонал.

— Чертов болван! — воскликнул он, грубо отталкивая ее. — Не видишь, куда прешься.

Но он тут же заметил, с кем имеет дело, и рассмеялся.

— Извините меня. Я не увидел, что вы женщина. Это из-за того, что вы причинили мне такую дьявольскую боль!

— Надеюсь, вы не подумали, что это столкновение приятно для меня, — быстро ответила Марианна — Я спешу.

В этот момент проходила веселая компания с факелами, осветившими Марианну и незнакомца.

— Черт возьми, какая красотка! — воскликнул он. — После всего, быть может, этот день закончится удачей?

Идем, моя красавица, отпразднуем! Ты именно то, в чем я нуждался.

Изумленная такой внезапной переменой тона, Марианна, однако, успела заметить, что у неизвестного в накинутом наспех прямо на полурасстегнутую рубаху черном плаще военная выправка, что он высокий и мощный, с дерзким, довольно вульгарным, но не без приятности лицом под густой шапкой курчавых темных волос. Но она слишком поздно сообразила, что при виде ее сильно декольтированного платья и свисавших на лоб черных прядей он принял ее за публичную девку. С непреодолимой силой он втащил ее внутрь, захлопнул калитку и, прижав к ней грудью молодую женщину, впился ей в губы пылким поцелуем, тогда как его проворные руки, задрав платье, стали ощупывать ее тело.

Полузадушенная, но разъяренная Марианна среагировала мгновенно. Она укусила насилующий ее рот и коленом ударила нападавшего пониже живота. Мужчина с криком отступил и согнулся.

— Шлюха! Больно же!..

— Тем лучше! — выкрикнула она. — Вы грубиян!

И она изо всех сил закатила своему врагу звонкую пощечину. Он был явно ошеломлен. Это позволило Марианне, ощущавшей под другой рукой защелку, открыть дверь и выскочить на улицу. К счастью, там проходила шумная компания возвращавшихся с бульвара студентов и гризеток, которые подбрасывали завоеванные в отчаянной схватке медали. Она пробралась в самую гущу, получила несколько щипков и поцелуев, но в конце концов очутилась возле Нотр-Дам де Лоретт, не увидев больше своего обидчика. Отсюда она не без труда возобновила свой путь, так как дорога круто поднималась вверх, и добралась наконец до Фортюнэ, запыхавшись до изнеможения.

Все окна дома были освещены. За ними, в просветах бледно-желтых занавесей, сверкали свечи и хрусталь люстр.

Звуки голосов и смеха долетали до улицы под приятный аккомпанемент скрипок. Со вздохом облегчения убедившись в том, что ее кареты еще нет возле дома, Марианна не стала размышлять о судьбе Жоливаля и Гракха. Она подбежала к Жонасу, гигантскому черному мажордому м-м Гамелен, который с важным видом стоял у подъезда в своей красивой красной ливрее с серебряными галунами.

— Жонас, проводите меня в комнату госпожи и скажите ей, что я здесь. Я не могу выйти к гостям в таком состоянии.

Действительно, превратившееся в лохмотья когда-то красивое розовое платье и спутанные волосы делали Марианну похожей на ту, за кого ее принял пылкий незнакомец. У черного гиганта глаза выкатились из орбит.

— Бозе, мадемуазель Мавианна! Как ви тут оказался?