— Танцевал Брынцалов-то?

Н.Г.: Конечно, все танцевали. Танго, фокстроты… мы ходили в школу бальных танцев, занимались. На танцплощадке танцевали все танцы, которые умели. Самый модный тогда был чарльстон, твист, — Владимир Алексеевич очень хорошо танцевал. И вальс он хорошо танцевал. Да. У него свои были ребята, они все собирались, у них тесный круг был, человек десять-двенадцать…

— И он — лидер?

Н.Г.: Да.

— Одевались во что? Как?

Н.Г.: В матери его была аккуратность, она дома была — платочек, фартучек, чистенькое все, беленькое. Нечего сменить было — ходили… одна и та же обувь, зимой и летом… что Володин отец, что мой.

— То есть самая настоящая бедность?

Н.Г.: Настоящая. Мой муж приходил ко мне на свидание в фуфайке и кирзовых сапогах. Но мы жили лучше, мои родители…

— А те, которые исключали Брынцалова из партии, где они жили?

Н.Г.: В казенных квартирах, в основном. Я знаю, где жил Школьников, который выгонял его из партии, я знаю, где Рыков жил. Обкомовские дома. Конечно, хорошие условия. Но это было уже не то время, чтобы они поняли, где он прежде жил. Вроде бы, он уже получил, он уже жил там, где мы, на два хозяина. Построил горисполком, выделили нам это жилье. Он там с первой женой жил.

— А ваши хибары снесли?

Н.Г.: Наши хибары снесли из-за того, что они были уже аварийные.

— Первая его жена какая была? Хорошая? На ваш взгляд?

Н.Г.: Хорошая. Лидия Тихоновна. Хорошая женщина.

— Любила его?

Н.Г.: Любила. И он ее любил. Да, с нами жили, хорошо, в ладу, трудности делили…

— Почему они все-таки разошлись? Или это обычная история с мужчинами, которые в возрасте. Им хочется чего-то свежего, хорошего, красивого?

Н.Г.: Нет, не думаю, что это возраст. Это, как говорится, любовь. И к Лидии Тихоновне, и к Наташе… Лидия Тихоновна нормальная была женщина. Они долго прожили, у них дочь общая. А Наташу он полюбил, когда ему сорок один год был, семь лет назад.

— Вот он весь такой рациональный. А все-таки что-то существует помимо его рациональности? Если полюбил второй раз?

Н.Г.: Да вы что? Разве можно вообще сводить в одно любовь и рациональность? Ведь она, любовь- то, ее в голову не вложишь, от рациональности не вырастишь…

— Брынцаловская семья была читающая?

Н.Г.: Да, очень много книг у них было.

— Отец читал?

Н.Г.: Отец любил читать и детей приучил. Раньше мы все библиотеку посещали, а потом у Лидии Тихоновны брали книги. Раньше книг таких хороших трудно было найти. Лидия Тихоновна много читала.

— Скажите, на ваших глазах Владимир Алексеевич решил заниматься песцами?

Н.Г.: Да. Прямо в нашем дворе, мы вместе жили, и он занимался песцами. Это день и ночь работа без конца. Тяжелая. Двор был хороший, заасфальтированный, в идеальной чистоте. Клетки с песцами стояли в несколько этажей. Он их чистил, водой смывал двор, канализация у него была, холодильники большие были, и каждый раз целыми днями он ухаживал за этими животными.

— Один?

Н.Г.: Помощники были. Отец Лидии Тихоновны помогал, приезжал, сестра с мужем…

— То есть родственники? Втроем? Тянули все это? И мясо крутить через мясорубку, и рыбу замороженную раздирать…

Н.Г.: Да, это адский труд! Он сказал, что да, я поработаю несколько лет, как в тюрьме, закабалю себя. И работал. Запахи невыносимые были. Ну, они в сапогах таких выходили и со шланга смывали все. Он знал, как это все делать. А потом был издан указ, что пушные звери не должны выращиваться на территории России. И он собрал все это, погрузил на машину зверьков этих, и выехал в Грузию. Там пробыл, по-моему, три года, а может быть, два, не помню сейчас точно. Пробовал там выращивать песцов, но там мех не вызревал, не было подпушка и невыгодно было — качество не то, и он бросил это дело. Вернулся в Черкесск и организовал первый в городе кооператив.

— Он с вами советовался? Или вам что-то советовал?

Н.Г.: Он нам всем советовал. Мне, например, за год или за несколько месяцев мог сказать: «Нина, покупай то-то и то-то, будет все вот так-то». Его прогнозы всегда сбывались. Он вообще прогнозировал всегда все. У него такое чутье отличное.

— Перешел, значит. На пчел?

Н.Г.: На базе пчелосовхоза сделал цех по выпуску кондитерских изделий. Это — торты, пирожные, все сладкое, с медом было связано, открыл киоски, палатки такие, и продавал. И тут его друг сделал то же самое. Началась конкуренция. И он решил еще дом купить и сделать кооператив, «Пчелку»… Апилактозу получать и продавать. Много на пасеках людей работало. Наши дети тоже, и Наташа, в пять часов утра выезжали туда…

— Его дочь от первого брака?

Н.Г.: Да. Надо было помогать, следить, как и что. Сам Володя увозил апилактозу в Москву сюда, на завод. Когда здесь увидели, какой он энергичный, грамотный, сделали директором по экономическим вопросам. Я однажды приехала… была осень, холодно. Смотрю — здесь черная такая территория, вся закопченная, люди все в сапогах таких черных, в фуфайках, грязные, даже лица были грязные, руки… Я зашла — запах ужасный, лекарственный, вредный. Я пришла. Говорю ему: «Как же здесь грязно, вредно!» Он отвечает: «Здесь будет все по-другому». Был обед, люди пришли в столовую, такую вонючую. Он говорит: «Здесь будет ресторан». Не поверила. А здесь Дом культуры был, и такие, знаете, вонючие кабинетики вокруг сцены… Он говорит: «Здесь все будет переделано, все уберем и сделаем здесь современные административные помещения», я не поверила, думаю: «Господи, какие платы!» Говорю: «Это же так трудно!» А он: «Все снесу, построю новое». Прошло время… Вы теперь сами видите — все сделал, или почти все, как хотел.

— Как вы очутились здесь?

Н.Г.: В девяносто втором году он себе уже построил новый дом, пригласил нас с мужем к себе. Я приехала с сыном, Игорем. Сын у меня учился в институте на дневном факультете. Володя говорит вдруг: Нечего вам в Черкесске делать, берите и переезжайте сюда». Я ему в ответ: «Мы всю жизнь там прожили, как мы можем сюда переехать?! Москва — такой тяжелый город, я устаю здесь, мне кажется, я не смогу здесь жить. А там все друзья, все мои родственники, знакомые…» Он: «Сможете. Мы здесь живем, все вместе будем жить, переезжайте».

— Очень любит своих родственников? И друзей?

Н.Г.: Очень. Они все здесь уже, переехали.

— Никого не предал?

Н.Г.: Предать, если его не предадут, — никогда никого не предаст и не бросит.

— И построил всем дома, помог?

Н.Г.: Всем.

— Машины, говорят, купил впридачу?

Н.Г.: Да, всем купил машины, всем построил дома, все сделал.

— Поэтому ему здесь есть на что опираться?

Н.Г.: Я считаю, мы, черкесские, для души, для того, чтобы все вместе были, как прежде. Суббота, воскресенье — я всегда там, у него дома. Среди недели всегда ужинаем там, на даче, или здесь, опять все вместе. И делимся всем, что у кого наболело… Что я еще хочу сказать? Он очень трепетно и душевно ко всем относится. Я не знаю, как внешне, какой он, — все боятся его, но все его любят все равно, без него жит не могут. Он как воздух всем нужен.