предположить, что Ковач просто-напросто сторонник свободы слова, но тут есть еще что-то. У меня в сюжете говорят его первый заместитель, председатель комиссии по здравоохранению Законодательного собрания и бывший начальник медицинского департамента. Представлены все стороны, каждый разоблачает двух других. Но если бывшему все равно, ведь по нашей номенклатурной традиции за все отвечает действующий начальник, то… Надо выяснить, какие у Ковача отношения с его замом. Я сейчас позвоню. Если они в контрах, то все ясно — наш репортаж поможет этого зама свалить. А сам Ковач в белом макинтоше: ведь он интервью не давал и просьбу Смольного выполнил.

— Очень хорошо. А зачем ему беспокоиться о моей безопасности? Он под конец чуть не плакал: «Поверьте, поверьте, мы ни при чем, ни я, ни мои враги по дележке здравоохранительных денег». — Лизавета попробовала повторить интонации Ковача.

— Тут есть два варианта, — рассудил Маневич. — Или он очень даже при чем и заметает следы, или бомбу действительно поставил кто-то другой.

— Ну, ты у нас ума палата! — Савва даже вскочил из-за стола. — Мастер выдвигать версии. Видна милицейская закалка. Значит, кто-то другой и «жучка» мне подбросил?

— Какого «жучка»? — насторожился Маневич.

— Ах да, ты не знаешь… — Савва и Лизавета, по здравом размышлении, решили не упоминать в сюжете о найденном в кабинете Саввы и Маневича подслушивающем устройстве. Надо же иметь эффектную заначку.

— Ладно, только никому не говори. Мы тут с Лизаветой нашли микрофончик. Его прицепили с обратной стороны столешницы. Я его отдал прямо Коровину. Отсюда и весь сыр-бор насчет того, что бомбу подложили из-за сюжета по материалам Счетной палаты. Мы сюжет обсуждали в моей комнате, а раз микрофончик… Они и моему источнику угрожали.

— А-а-а… Тогда доктора не в теме…

— Почему? — дуэтом задали вопрос Савва и Лизавета.

Саша облизнул губы, улыбнулся и обратился к Савве:

— Только ты не нервничай, хорошо? Сядь и успокойся.

— Я не нервничаю! Я совершенно спокоен!

— Нет, ты нервничаешь. В общем, это мой микрофончик.

— Что?! — опять дуэтом выкрикнули Савва и Лизавета.

— Ну, мой «жучок». Мне его Завадский дал. Бывший замначальника пресс-центра ФСБ. У него теперь магазин «Спецтехника», он всякими примочками торгует: подслушка, антиподслушка, приборы ночного видения, охранные видеосистемы. Ну и дал мне микрофончик. Вдруг пригодится…

— Так ты, баран, меня прослушивал! — Савва побледнел от обиды и возмущения.

— Нужен ты мне! Что ты такого можешь сказать, чего я не знаю? Никого я не подслушивал. У меня и приемник в столе валяется. Я один раз попробовал, когда день рождения Женьки Хвостовой праздновали. Работает отлично. Я даже слышал, как они с Гайским целовались. А потом закрутился и забыл снять…

— Так я тебе и поверил! «Забыл снять»! «Забыл снять»!

Лизавета тоже не поверила, что Маневич, влюбленный в нестандартные методы съемки, позабыл о замечательной игрушке. Скорее всего, он и впрямь время от времени слушал, о чем говорят в его отсутствие соседи по кабинету. Это лишний раз доказывало — репортерское любопытство не имеет границ. Поступок, безусловно, сомнительный с моральной точки зрения, даже если считать его лишь дурацкой шуткой.

— Шпион хренов! Сам ничего придумать не можешь, так чужие темы подворываваешь! — не мог успокоиться Савва.

— Что я у тебя украл? Я скорее удавлюсь, чем буду делать идиотские истории о том, почему поссорились Иван Иванович из ЛДПР с Иваном Никифоровичем из «Единства». Такая информация и даром никому не нужна. Разве что творческим импотентам.

Савва, и без того бледный, стал белым, словно пластиковый одноразовый стаканчик. Маневич, плотный и кряжистый, наоборот, покраснел. Что там писал Юлий Цезарь? С кем хорошо в бою, с краснеющими или бледнеющими?

Минута — и прольется кофе, причем на одежду противника. Пора вмешиваться.

— Да погодите вы! — воскликнула Лизавета. — Еще успеете перегрызть друг другу сонные артерии. Вы забыли о несчастных милиционерах. Они же пребывают в полной уверенности, что подслушка реальная.

— А она и была реальная, — не мог остановиться Савва. — Один крысеныш поставил, чтобы лакомиться сыром чужих идей. — Во гневе Савва умел говорить красиво.

— Так, может, мы их оповестим, что «жучок» не имеет отношения к взрыву и иметь не может? — задала вопрос Лизавета.

— Это еще зачем? Ты хочешь, чтобы я опять пошел к Коровину и растолковал ему: мол, «жучок» мне коллега всадил, а я, лопоухий, думал, будто это лекарственная мафия старается? Ищи добровольца в дурдоме имени господина Мазоха! Я к самобичеванию не склонен.

— А если они по «жучку» выйдут на Завадского и тот укажет на Сашку?

— Вот пусть Сашка и разбирается. Заодно пусть ГУВД выяснит, не связан ли он с каким-нибудь из враждующих медицинских кланов. Машину-то взорвали, когда мы ехали на сюжет!

— Ты хочешь сказать, что я мог… — У Маневича заиграли желваки на скулах и вздулись шейные жилы. — Я мог…

Он вскочил, с грохотом отшвырнув стул. Савва тоже встал, только тихо и решительно. Лизавета захлопала было крыльями и чуть не начала причитать «Мальчики, не надо!», как пятиклассница, ставшая очевидцем драки на школьном дворе. Ситуацию разрядила Лана Верейская. Она вплыла в кофейню, подобно фрегату «Паллада», — невозмутимая и строгая. Проработавшая на студии уже почти тридцать лет, Лана не ходила по кафетериям из идейных соображений. То есть ходила, но так редко, что каждое посещение можно было записывать в телеанналы. Савва и Маневич замерли, Лизавета тоже.

— Вот они где, голубчики! Тихо-мирно кофе пьют, — пропела Светлана Владимировна.

Раскиданные стулья, залитый остатками кофе стол — Саша-таки опрокинул неустойчивые пластмассовые сосуды, когда вскакивал, — двое «голубчиков» в боевых стойках… Только человек с подлинно редакторским воображением мог бы свести картину надвигающегося побоища к уютному «тихо- мирно кофе пьют».

— А верстки нет! — продолжала Лана. — И милиция названивает!

— Кому? — Маневич и Савва встрепенулись.

— Обоим! Не знаю, что вы там такое натворили. Мне они не сказали. И Борюсику вроде тоже, потому что он мирно ушел домой. Но разбирайтесь поскорее. Если напортачили со своими разоблачениями, есть время исправить все в ночном выпуске. Кстати, тебе не кажется, что мы перегрузили выпуск всякой разоблачительной чернухой? — Этот вопрос был предназначен уже Лизавете.

— Это не мы перегрузили!

— А кто, интересно? — Лана любила, когда ей возражали не только по существу, но и парадоксально.

— Светлана Владимировна, — вздохнула Лизавета, — мы с вами об этом уже миллион и один раз говорили. Зритель, он же гражданин, он же налогоплательщик, имеет право знать о том, что угрожает его жизни, его здоровью, его безопасности, его кошельку. Именно в такой последовательности. И не мы в ответе за то, чтобы жизни, здоровью, безопасности и кошелькам наших соотечественников ничего не угрожало. Наша задача сугубо утилитарная — сообщить. Все те, кто думает иначе, хочет вернуть нас в светлое прошлое, к «болтам в томате». — «Болтами в томате» на телевидении спокон веку называли оптимистические репортажи о том, как металлурги плавят металл, шахтеры идут в забой, а комбайнеры начали уборочную на две недели раньше, чем в прошлом году.

— Да что ты мне лекции по специальности читаешь, я это лучше тебя знаю! У меня из диссертации научный руководитель выкинул третью главу, потому что я писала о сюрреализме на страницах газет и журналов. Причем я не имела в виду ничего дурного. Речь шла об оформлении изданий типа «Огонька» и «Крокодила».

Историю своей кандидатской диссертации Лана Верейская рассказывала часто и охотно. Самые