Анатольевича Давыдова, но в подсознании, вероятно, сидела надежда, что он проявится и машина может пригодиться. Вот и пригодилась.

— Я не поеду, это опасно для жизни. А я, в отличие от тебя, не застрахован Международной федерацией журналистов.

— Савва, это жестоко! Ты со мной уже ездил. А если мы отправимся пешком, то потом мне придется возвращаться на студию за машиной. Если же поедем порознь, это будет похоже на эпизод из фильма про шпионов: группа поддержки, группа сопровождения, две автономные бригады выходят на трудное задание, и все такое прочее.

Савва нехотя согласился, потом вкратце рассказал о своем разговоре с дамой из Счетной палаты.

— Она по-настоящему боится. Это не напускное. Я попросил во время встречи порекомендовать кого-нибудь для интервью. И она согласилась! Слушай, может, камеру возьмем?

— Кто нам ее даст? Все выезды расписаны, а просить еще один выезд для съемок на завтра — негуманно. Они и этот-то со скрипом выдавали, выпускающий стенал так, будто я хочу обратить его в язычество и для начала требую принести в жертву дочь Ифигению. И вообще, что ты собираешься снимать? Твою скрытную даму? Это нечестно.

— Да нет, если она откажется наотрез, снимать не будем. Но можем сразу подъехать к тому, кого она назовет. Надо, чтобы материал прошел завтра. — Савва не умел и не любил ждать, когда рыбка уже в сетях. — А камеру возьмем у Маневича, Hi-8, она маленькая и удобная. Он и радиомикрофон уже прикупил. Сашка на съемках, а аппарат тут.

Его сосед по кабинету, Саша Маневич, вечно занятый поисками сенсаций, обзавелся камерой после первого же репортажа, снятого для иностранцев. Часто сенсации лезли в руки в самое неподходящее время — пока выбиваешь казенный выезд, новость недели уже испарилась.

Камера лежала в шкафу. О моральной стороне дела оба не задумывались — в принципе Саша всегда был готов пойти навстречу друзьям, если те не посягали на его эксклюзивные сенсации. Но в любом случае финансово-медицинские интриги — не его епархия.

— А снимать кто будет?

Саша научился работать вполне автономно. Лизавета, так же как и Савва, знала, на какие кнопки нажимать, но съемками это могут называть только в пресс-службах всевозможных ведомств. Там специально приставленный к камере человек поливает вокруг себя, как из пулемета, — фиксирует, так сказать, происходящее. А что там будет со звуком или монтажом — Бог весть.

— Сейчас найдем, уж стажера-то обязательно отыщем. — Савва достал из-под диванчика телефон и принялся дозваниваться в операторскую комнату.

Телефон в этом кабинете стоял в самых невероятных местах: на подоконнике, под диваном, в ящике стола. Обитатели комнаты находили аппарат легко, а вот чужому пришлось бы попотеть. Но кочевал телефон не потому, что все жители кабинета были завзятыми ксенофобами. Просто на столах, там, где положено держать этот аппарат, места катастрофически не хватало. Столы маленькие, а насущно необходимых в корреспондентском быту вещей много. Поставить на пол компьютер, принтер или кофеварку технически сложно, поэтому с места на место тягали телефон.

— Все тип-топ. Володя Баранович согласился. Придет в шесть. Он и машину вести может! — Савва сиял. — Сейчас придет за ключами и камерой.

— Ах, вот зачем ты придумал съемку — чтобы меня в пассажиры перевести. Твой коварный план не сработает. «Герду» я никому не доверю! Тем более стажеру!

— Баранович в автоделе ас! — не сдавался Савва. — Ты забыла, кто тебе жиклер починил? Твоя «Герда» вообще в мужских руках ведет себя гораздо лучше. Ты хоть раз в жизни можешь пойти мне навстречу?

Савва говорил правду: молодящаяся «Герда» к мужикам была снисходительнее, а Володя Баранович не раз помогал привести «Фольксваген» в чувство. Лизавета скрепя сердце согласилась. И они отправились в кафе — поглощать вечные в это время дня бутерброды.

В пять минут седьмого — на телевидении все и всегда делают с небольшим опозданием — они вышли из Саввиного кабинета. У лифта их перехватил возвращавшийся со съемок Маневич:

— Видел, видел твой шедевр об отравленных булочках. Версия насчет зеленых эффектная. Но у меня есть кое-какие дополнительные сведения.

— Привет, лучший репортер всех времен и народов! Мы твою камеру позаимствовали, не возражаешь? — вмешался в разговор Савельев.

Саша Маневич окинул Савву холодным взглядом — он не любил, когда его перебивали, а тем более, когда иронизировали насчет его профессионализма, особенно в присутствии дам.

— Не возражаю. Снимаете продолжение этой ядовитой истории? Так вот что я вам скажу — это не просто зеленые и не просто маньяк. Я тут перетер кое-что в РУБОПе… — Сашины связи в милицейской среде давно стали притчей во языцех. Он дружил с ГАИ, хотя у него не было автомобиля. Он пил водку в пресс-службах, хотя у него была язва. Он проталкивал «ура-героические» сюжеты про тренировки суперантитеррористических подразделений, хотя понимал, что теория антитеррористической борьбы без практики суха и ничтожна, а практическая деятельность соответствующих подразделений выглядит довольно жалко. Словом, связи и источники у него наличествовали, и Саша широко ими пользовался. — У меня есть вполне реальная наколка на того, кто и почему мог это сделать. Ты у мадам Арциевой интервью брала? А знаешь, кто ее лучший кореш, благодаря которому она и держит заведение? Один многоуважаемый депутат многоуважаемого Законодательного собрания Петербурга. Любопытная картинка получается, не правда ли, сэр? — Маневич одарил Савву взглядом петуха, только что нашедшего в куче навоза жемчужину. — Я вам выдам имена, явки, адреса, телефоны, а уж дальше вы справитесь…

— Мы не «Тутти-Фрутти» снимаем, — остановил победоносную и снисходительную речь приятеля Савва. У них с Маневичем уже не первый год кипела дружба-соперничество — кто лучше, кто осведомленнее, кто быстрее. Но с таким же успехом могли биться мастер тайского бокса со сторонником нежной школы ушу. Саша предпочитал материалы грубые, яркие, зримые — все мордой в снег, рядом автоматчики в масках и контейнер с украденной Джокондой. Савва работал в жанре глубинной и тонкой политической игры, вскрывал подводные течения и подкожные интересы.

— «Тутти-Фрутти» — дохлый материал, они никого не найдут! А кто у кого любовница — это к попытке массового отравления касательства не имеет? Или ты хочешь сказать, что депутату прискучила любовница и он ее решил убрать? Лермонтов, драма «Маскарад»!

— Я думал, вы профессионалы, — махнул рукой Саша.

Савва собрался было объяснять коллеге, что такое профессионализм, а что такое охота за «жареными», притянутыми за уши фактами, но тут вмешалась Лизавета, решившая прекратить бессмысленную пикировку:

— Нас уже минут пятнадцать Володя Баранович ждет. «Герду» под парами держит.

И в этот момент за толстыми стенами студии что-то грохнуло. Засуетились милиционеры у проходной. Один из них бросился к выходу.

Первым сориентировался Саша Маневич. Он в три секунды долетел до карусели и остановился. Кто-то из охраны блокировал вертушку, установленную в узеньком проходе для удобства тех, кто проверяет пропуска у сотрудников и гостей телерадикомпании.

— Понаставили рогаток, открой сейчас же!

Милиционер растерянно хлопал глазами. Саша, моментально вспомнивший службу в спецназе, в два приема перебрался через гнутые трубки карусели и, расталкивая скопившихся в маленьком тамбуре людей, начал пробиваться на улицу.

Пока Саша форсировал карусель, его догнали Савва и Лизавета. Милиционеры, видимо осознав, что перекрытый вход превращает проходную в мышеловку, распахнули обычно закрытые воротца, сделанные для проноса крупногабаритных грузов. Стало немного просторнее, поэтому на ступеньки рядом со студией, именуемые в просторечии «папертью», все трое выскочили практически одновременно.

Саша зорко огляделся.

— Кажется, машину взорвали… Кто у нас сегодня из великих на студии? Не в курсе?

— Это же моя «Герда»! — Лизавета бросилась вперед.