все же неподалеку на случай неожиданного нападения зверя.

Первые четыре-пять дней после возвращения в замок Ричард провел во дворце Исповедниц — бродил по великолепным комнатам и анфиладам залов. Никки оставалась в одной из гостиных дворца, пока Ричард бесцельно обходил опустевшее жилище. Потом он ушел и провел неделю в Эйдиндриле, меряя шагами улицы и переулки, словно хотел воскресить жизнь, замершую уже давно. Оставаться рядом с ним в эти дни было для Никки сложнее — Ричард ходил, не задерживаясь на одном месте подолгу, с утра до вечера. Хуже того, потом он ушел в горные леса, окружающие Эйдиндрил, и несколько раз даже не возвращался домой на ночь. Для Ричарда лес был родным домом, и Никки не решилась следовать за ним — там Ричард немедленно обнаружил бы ее присутствие. Ее немного успокаивала магическая связь: ниточка, связавшая их в день отъезда Ричарда из Алтур-Ранга, не рвалась, и Никки всегда было известно, в каком направлении он движется и далеко ли ушел. Однако когда Ричард долго не возвращался, Никки ночи напролет мерила шагами комнату, не в силах заснуть.

В конце концов дед упросил Ричарда не уходить из замка, чтобы в случае атаки зверя Зедд и Никки успели остановить его. Ричард согласился — не споря и не возражая. Теперь вместо дворца, города и леса, он бродил по внешним укреплениям замка, упорно глядя вдаль.

Никки отчаянно хотелось помочь Ричарду — но Зедд уверял, что им остается лишь ждать, пока время поможет ему очнуться и свыкнуться с реальностью, где не нашлось места его любви к Кэлен. Никки не возражала, но на самом деле не верила, что со временем что-то изменится. Она достаточно давно знала Ричарда и понимала, что здесь речь идет о чем-то большем. Помощь ему явно была нужна, вот только какая?

Сейчас Никки быстрым шагом прошла по мягким коврам зала, прилегающего к библиотеке, и углубилась в путаницу лестниц и переходов, пользуясь подсказкой своего дара и связью с Ричардом и даже не пытаясь запоминать дорогу по замку.

Приближаясь к Ричарду, она снова вспомнила тот день, когда, прощаясь, установила между ними связь и скрепила ее поцелуем. Ох, до чего же приятной была та минута! Но теперь Никки было неловко вспоминать о ней. Ведь наслаждение досталось ей обманом: связь можно было установить и без поцелуя; более того, она могла вообще не объяснять Ричарду, что делает. Достаточно было коснуться пальцем его ладони или плеча — и связь установилась бы, а он ничего бы и не почувствовал…

Но незадолго до того Кара воодушевила Никки, подсказав, что ей стоит обратить на себя его внимание, и у нее родились жаркие мысли о дальнейших возможностях. Поцелуй, несомненно, надолго запомнился бы Ричарду. Однако теперь ей казалось, что она слишком поспешила — учитывая, в каком состоянии он был тогда; вся его любовь была отдана мечте, а Никки не проявила уважения к его чувствам. Она почти сразу пожалела, что позволила себе этот поцелуй. Но сожалела также и о том, что поцеловала его в щеку, а не в губы.

Как это сделала Шота.

Она вся горела, слушая в описании Кары, как Шота целовала Ричарда и соблазняла остаться с нею. Никки понимала, что чувствовала ведьма, — но счастливее от этого не стала.

Никки все отдала бы за возможность обнять его, утешить, пообещать, что все будет хорошо — лишь бы он хоть чуточку оживился, лишь бы заметил, что рядом с ним есть кто-то, кому он дорог.

Но она знала, что сейчас не время и не место для подобных попыток.

И все же она понимала, что так не может продолжаться вечно. Ему нельзя позволить застревать в таком подвешенном состоянии. Он не должен плыть по течению, не заботясь о последствиях. Он должен очнуться.

Никки шагала все быстрее, пустые, но роскошные комнаты мелькали одна за другой. Что-то дергало ее, тянуло поскорее увидеть Ричарда.

Он стоял на краю стены, положив руки на массивные зубцы крепостной стены, и смотрел прямо перед собою в прорезь бойницы. Казалось, он стоит на краю света. Стадо белых облаков тянулось по небу, внизу, далеко под ними, серые тени пролетали по холмам и полям, словно серые овцы догоняли белых.

Ричард как будто забыл о времени. Дни тянулись монотонной чередой, пустота существования лишь подчеркивалась мелкими обыденными событиями. Он явно не осознавал, как долго стоит тут, глядя со стены на беспредельное пространство.

Кэлен умерла, исчезла, и все остальное потеряло смысл. Ему даже не верилось, что смысл когда-то был. Более того, он усомнился, что и она когда-то существовала.

Но была ли она настоящей или выдуманной — все уже кончилось.

Кара стояла рядом. Она неотлучно держалась не далее чем в трех шагах. Зная, что на нее можно всегда положиться, он чувствовал себя немного лучше. Но иногда ее постоянное присутствие утомляло, казалось назойливым. Она нарушала совершенство его одиночества.

«Интересно, — подумал он, — а ведь она думает, что успеет подхватить меня, если мне вздумается прыгнуть со стены».

Он знал, что Кара не успеет.

Внизу, у подножия горы, пестрели крыши Эйдиндрила; отсюда дома казались крошечными. Его тянуло к этому городу. Город пуст. И его душа пуста. Жизнь покинула и город, и душу.

После вскрытия могилы — он не мог заставить себя назвать ее могилой Кэлен ни мысленно, ни тем более вслух — жизнь потеряла для него всякую ценность. Если бы людям было дано умирать только усилием воли, он был бы уже мертв. Но смерть, получив приглашение, отчего-то вдруг оробела и медлила. Дни тянулись бесконечно.

То, что он увидел в могиле, потрясло его сознание, и оно теперь словно застряло на том месте и не могло сдвинуться. Способность мыслить покинула его. Прежние интересы поблекли. Весь мир перевернулся. Как мог бы он заниматься делами, если стал не способен отличить реальность от выдумки?

Он не знал, чем теперь заняться. Впервые в жизни он был оглушен и повержен обстоятельствами. Прежде у него всегда имелись наготове запасные выходы, хитроумные уловки. Теперь — ничего не осталось. Все, что он сумел придумать, не сработало. Он повис на конце веревки, и внизу была только пропасть.

И все это время пред его мысленным взором неотступно стояло тело в открытом гробу. Он видел, он слышал, он осязал, но не мог собрать все части увиденного в осмысленную картину. Сам себе он казался мертвецом. Зачем ходить, есть, пить, притворяться? Что толку в этом подражании живым? Ему хотелось только темноты, тишины и покоя — вечного покоя пустоты. Он перешел уже предел, за которым не существовало ни боли, ни горя, ни печали — только безмолвная, бездумная, слепая агония, не отпускавшая его ни на минуту, не позволявшая вздохнуть полной грудью. Он напрягал все силы, чтобы отвергнуть истину, не позволить ей существовать, но ничего не получалось, и это удушало его.

Ветер, слетевший с гор, взвихрил его волосы; он этого не заметил, не отводя глаз от пропасти в тысячу футов, открывающейся почти прямо под ногами.

Кому он теперь нужен такой? Он подвел Зедда. Он отдал Шоте Меч Истины за безделку. Никки считает его сумасшедшим. Даже Кара не верит ему — не верит по-настоящему. Он сам верил себе, и сам выкопал не ее — свою могилу.

Скорее всего, Никки права, и он действительно безумен. Все правы, а он способен лишь на выдумки. Он читал это в глазах тех, кто подходил к нему — читал по выражению брезгливой жалости, так чудилось ему.

Ричард всматривался в каменную кладку наружной стены замка. Ряды обтесанных блоков переходили в крутой срез стены нерукотворной — монолитного склона горы. До каменистой осыпи и верхушек леса внизу сразу не долетишь. Тысяча футов… Порывы ветра, бьющие о стену, норовили сбить его с ног. В голове мутилось. Ну что ж, один головокружительный прыжок, и…

Разве нужен он теперь хоть кому-нибудь — даже себе самому?

Он исподтишка взглянул на Кару. Она стояла близко, но не слишком.

Ричард не видел причин продлевать агонию. Он лишился рассудка, а рассудок для него означал жизнь.

Он лишился Кэлен. Она была его жизнью.

А между тем все в один голос уверяли, что она и не жила никогда. Его Кэлен была желанием, капризом, не более того. А та, жившая когда-то, упокоилась в красивом гробу.

Он снова посмотрел на пропасть, на склон горы напротив, на камни и деревья внизу. Лететь будет долго, очень долго.

Ему когда-то говорили, будто бы перед человеком в минуту смерти проносится вся его жизнь. Если так, он заново проживет все чудесные дни и часы, проведенные с Кэлен.

Он надеялся, что так будет.

Долгий путь вниз.

Время вспомнить все слова, улыбки, взгляды, полные любви.

Никки открыла дубовую дверцу, скрепленную железными скобами, и яркий солнечный свет ударил ей в лицо. Пухлые белые облачка проплывали словно прямо над головой по сверкающей лазури неба, и в обычные дни у нее сразу же улучшилось бы настроение. Свежий ветер игриво раздул ее волосы и бросил спутанные пряди на лицо. Откинув их, она посмотрела на узкий мостик, ведущий к дальнему участку защитной стены. Ричард стоял на другом конце мостика, между двумя зубцами, и смотрел вниз. Кара, стоявшая в трех шагах от него, повернула голову, заслышав скрип двери.

Никки почти бегом помчалась по мостику, стараясь не глядеть вниз, на дворы, перечеркнутые тенью от мостика — садик у основания башни, засаженный розами, каменные скамьи, сходящиеся углом внутренние стены. Добравшись наконец до цели, она была вознаграждена мимолетной, слабой улыбкой Ричарда. Она знала, что для него это — лишь дань вежливости, и все же ей стало тепло.

— Рикка сообщила, что кто-то приближается к замку. Я решила, что нужно предупредить.

Кара, подошла ближе:

— Рикка знает, кто это?

Никки покачала головой.

— К сожалению, нет, и это меня сильно беспокоит.

Не пошевелившись, не оторвав глаз от дальних гор, Ричард сказал:

— Это Энн и Натан.