лет, ФРР — оборудование, финансовую поддержку и специалистов. В результате, как прикинул Джинн, доля кислорода в атмосфере упадет на половину процента, а экология влажных тропических лесов разрушится до основания — что, само собой, станет прелюдией общепланетной катастрофы. Но Джеффри Пол и руководство фонда имели другие, более оптимистичные прогнозы, так что грядущее удушье их не беспокоило.

Зато взволновал меморандум с альтернативным предложением, касавшимся Центральной Африки, то есть Танзании, Уганды, а в первую очередь Руанды и Бурунди. Не очень обширный регион и бурный в политическом смысле — можно сказать, арена полувековой резни между тутси и хуту[58] , и на этой арене людей вязали колючей проволокой, жгли огнем, давили танками, а в битвах никогда не брали пленных. Однако территория не столь гнилая и лесистая, как амазонские джунгли, и, разумеется, более выгодная для инвестиций, если учесть месторождения вольфрама и бериллия, касситерита и танталита. Их совокупная добыча исчислялась парой тысяч тонн, но, по данным геологической разведки, извлеченным Джинном из немецких и бельгийских тайников, запасы были богатейшие, что подтверждали секретные карты, схемы и результаты бурения. Ознакомившись с новой идеей, свалившейся анонимно по Сети, Джеффри Пол заморозил бразильский проект — и тут же, словно в знак божественного одобрения, в бурном африканском регионе наступила тишина. Конечно, относительная; но что абсолютно в этом мире?

Мне удалось покончить с затянувшейся войной лишь по жестокой схеме Фразибула[59]. Известно, что в каждой партии, в любом общественном движении есть ястребы- радикалы и есть либеральные голубки, а между ними — индюки-центристы. Ястребы жаждут крови, голуби — райской идиллии, а вот индюк — птица нелетающая, без фантазий, зато мясистая и основательная. Если убрать самых задиристых ястребов и самых мечтательных голубей, к власти приходят индюки, и временами это не так уж плохо: индюк с индюком всегда договорятся.

Они договорились. Договорились после того, как радиоуправляемый снаряд накрыл генерала Рвиегиему со всем его штабом, как странные лучи (возможно, лазерные?) сожгли Мутару с десятком полководцев, как рухнул лайнер Джуримана, президента хуту, а его коллега тутси Кигерин[60] был сражен инсультом прямо в ванне. Ряд других персон, слишком левого и слишком правого настроя, тоже был изъят из обращения; кто-то сунулся не вовремя к розетке, кто-то не вписался в поворот при отказавшем зажигании. Ну что тут поделаешь… Известно, что лучшее средство против перхоти — гильотина… Я утешался тем, что хрупкий мир лучше прочной ссоры, и тем, что Фонд развития решил не вырубать бразильские леса, а добывать вольфрам и олово в Руанде и Бурунди. Ни хуту, ни тутси это богатств не принесет, но будут сыты, а сытые несклонны к войнам.

После этих двух экспериментов я ощутил себя владыкой мироздания. Конечно, не всей бескрайней Вселенной и даже не родной Галактики или там Солнечной системы, но в местном масштабе — наверняка! Словно серый кардинал, маячивший за спинами вождей и лидеров, промышленных боссов и генералов, я мог направить их туда или сюда, подвигнуть к тем или иным решениям, а в крайнем случае — взять за галстук и перекрыть кислород. Как финансовый, так и тот, что еще циркулирует в нашей пропахшей дымом и бензином атмосфере… Я был готов к великим свершениям и героическим подвигам, тем более что напрягаться для этого не приходилось — только поставить задачу, выслушать прогнозы и отдать приказ. Сознание могущества и тайной власти… Как оно сладко, как искусительно! Оно опьяняло меня! А эйфория, как известно, помрачает разум и не доводит до добра… Я уже не вспоминал ни о Глобальной Цели, ни о друзьях и близких — здесь, в России, и в других краях, ни о своем аспиранте и дипломниках, ни даже о Захре. Я словно вывалился из бытия, пусть скучного и повседневного, но делающего человека человеком; выпал из него и погрузился в иную реальность вселенских геополитических масштабов. В ней, в этой реальности, планета мнилась шахматной доской, где я мог переставить или снять любую из фигур.

Я посмотрел на экран с кошачьей мордочкой, потом на саму Белладонну, прижавшуюся к тришкиному боку.

— Ну с тутсихутами и амазонской сельвой мы разобрались… Чем теперь займемся, детка? Подрежем коготки исламским экстремистам? Сделаем из нашей мафии гуляш? Или проверим, отчего у нас Камчатка без топлива осталась? Еще отложится, как дыркачи…

— Мрр! — возразила Белладонна.

— Пожалуй, ты права, — заметил я. — Экстремистов мы прищучили в валютной сфере, а мафия с Камчаткой подождут. Во все ведь стороны не прыгнешь, а прыгать желательно туда, где горячее… Давай решим кавказскую проблему! А заодно — дальневосточную и крымскую! Ты как считаешь, получится?

Белладонна прищурила глаз и с сомнением протянула:

— Мяя-ау!

— Ну почему же нет? Мятеж в Приморье — это ведь, милая, не из мести и не от злобы, а от безысходности! Ни света тебе, ни тепла, ни хлеба, ни воды, ни сносного начальника, одни проходимцы, и так — из года в год… Вот люди и озверели! Теперь хотят свободы — чтобы, сама понимаешь, свободно примкнуть к Китаю, а лучше — к Японии…

— Мрр-мне!

— Сомневаешься? А Джинн считает, что именно так! Если отдать им что положено и мудрых начальников поставить, глядишь, все устаканится. И с тем же Крымом и Чечней… Я вдруг поперхнулся, осознав, что ситуация с Чечней и Крымом, к сожалению, другая. Не от хорошей жизни взбунтовались дыркачи — то был мятеж против бессилия властей, продажности, коррупции. В этом они оказались едины, и не было иных причин, каких-нибудь кровавых счетов, чего-нибудь такого, что копилось бы веками в пороховых погребах истории. Наладить снабжение, дать Приморью льготы и честного правителя, не демагога, не ворюгу, все и правда утрясется…

А вот в Чечне единогласия не наблюдалось. Не считая чеченцев, благоразумно перебравшихся на мирный север (которых, кстати, было большинство), все остальные разделились натрое: одни стояли за Чечню, что автономна, но нераздельна с Россией, другие Россию ненавидели и жаждали полной свободы, а третьим, кроме свободы, мечталось о небольшой империи от Черного моря до Каспия. Три мнения, одна Чечня… Не развести, не разделить! Совсем не так, как с тутсихутами, которым щедростью богов были подарены два государства, а волей Джинна — мистер Пол и водопады инвестиций.

С Крымом было еще сложнее. Кому принадлежал он, этот участок суши, не полностью окруженный водой? Если забыть о вымерших таврах и скифах, Пантикапейском царстве, античном Херсонесе и генуэзских колониях, тут оставалось три претендента: татары, которые Крым завоевали, русские, которые его аннексировали, и украинцы, которым Крым подарили. Каждый из этих актов был законным — в том смысле, что их освятила история, и каждый народ полагал, что Крым — его отчизна, откуда иноверцев с инородцами нужно пнуть под зад коленом. Косоглазых — на Волгу, кацапов — в Москву, хохлов — в их Жмеринку… В принципе все варианты возможны, ибо Россия и Украина — страны большие, великие, но вот, например, что делать с Палестиной? Там много хуже, чем в Крыму! Евреев с арабами не примиришь и никого не выселишь — ни тем ни другим деваться некуда.

Вот если бы было три Крыма!… — думал я, глядя в голубые глазки Белладонны. Три Крыма, три Чечни, две Палестины… Что там у нас еще спорного?… Три Ирландии, для англикан, католиков и непримиримых из ИРА, две Басконии, пара Сицилии — отдельно для мафиози и для нормальных людей… И множество Америк, чтоб разделить англосаксов, черных, желтых, краснокожих и чиканос… Отличная идея, но сотворить дубликаты стран, размножить города и веси, репродуцировать культурное наследие — такое даже Джинну не по силам! Где он возьмет столько Земель или землеподобных планет в Галактике? Как перебросит туда клиентов и заказчиков — не экспедиции, не ученых, а целые народы? И как обеспечит между ними связь? Ведь люди, разъединившись и позабыв о тех конфликтах, что вели к вражде, вновь пожелают создать единое общество, пусть космическое, галактическое, но целостное, соединенное памятью предков и узами крови! Да, хорошая идея, но, прямо скажем, с запашком фантастики…

Я встал, потянулся, затем отправился в гостиную, лег на диван и включил телевизор. С экрана грянуло огнем, полетели какие-то обломки и расчлененные тела, затем над городскими руинами проплыл космический дредноут в форме менажницы. Кадр сменился; теперь я видел молодого человека и девушку, полуголых и закопченных, словно две каминные кочерги. Парень размахивал пистолетом и возбужденно орал:

— Они повсюду! Корабли пришельцев сметают все на своем пути! Рухнули небоскребы Нью-Йорка,