— Ты читал Йездана Сероокого? — с удивлением поинтересовался третий генетик.
— Разумеется, ньюри Иутин. Я же специалист по гуманоидным культурам, занимаюсь социальной ксенологией.
— На каких мирах ты побывал?
— На многих. Осиер, Гелири, Пекло, Хаймор, Пта, Горькая Ягода... Не знаю, как они называются у вас. Еще посетил Харшабаим-Утарту.
— Йездан великий! Ты был у хапторов? Ты должен рассказать мне об этом!
— Непременно, — пообещал Тревельян. — Мы сядем здесь, у фонтана, откроем бутылочку вина и...
Иутин вздрогнул.
— Прости, ньюри, но мы не пьем ваши напитки.
— О, конечно! Ты меня прости — я так забывчив! Держась на расстоянии пары метров друг от друга, они подошли к багряным дверям. Иутин коснулся створки, и она засветилась. Свечение было слабым — знак, что в комнатах никого нет.
— Твои личные апартаменты, — произнес третий генетик. — Ты можешь распаковать багаж или отдохнуть. Времени хватит на то и на другое — мы спим дольше вас, людей.
— Я найду, чем заняться, — прощаясь, Ивар согнул колени. — Благодарю, ньюри Иутин. Встретив меня, ты оказал мне честь.
— Не слишком большую, ньюри Ивар. Я ведь
С этими загадочными словами кни'лина удалился, оставив Ивара чесать в затылке. Он не знал, кто такие зинто, хотя готовился к этой экспедиции весьма основательно. Как ему помнилось, сведения о зинто в земных анналах отсутствовали.
Наконец, решив еще раз покопаться в записях, Тревельян приложил ладонь к двери и, когда она отъехала в сторону, перешагнул порог. Первый зал его отсека был овальным, просторным и обставленным изящной мебелью из золотистого дерева: пяток треугольных столов и при них — широкие кресла или небольшие диваны, обтянутые кожей. В центре торчали на хромированных ножках голопроекторы, рядом был сложен багаж, пищевой раздаточный автомат и стенные шкафы в количестве дюжины были затянуты прозрачной пленкой, и за тремя арками виднелись другие помещения: ванная с круглым бассейном, спальня и кабинет.
— Ну и хоромы! — пробормотал Тревельян, озираясь. — Что я тут буду делать? В теннис играть? Так ведь не с кем!
Он обошел все комнаты — большие, в форме круга или эллипса, поскольку в помещениях кни'лина углов не имелось. Постоял у кровати, тоже круглой и такой величины, что в ней мог улечься орангутанг, да не один, а с гаремом подруг. Сбросил комбинезон и башмаки, прошлепал к сумке с одеждой, вытащил плоский маленький контейнер, хранившийся между парадных кафтанов и, шепнув заветное слово, сдвинул крышку. Там лежала одна из его наград, полученных за Осиер, — Обруч Славы из платины с крупными изумрудами, и за центральным камнем, игравшим роль объектива, таился крохотный чип призрачного Советника и секретаря.
В этом молекулярном устройстве хранились память и разум Олафа Питера Карлоса Тревельяна- Красногорцева, командора Звездного Флота и предка Ивара в девятнадцатом или двадцатом колене. Дед, как называл его Тревельян, воевал с половиной рас, известных человечеству его эпохи, и погиб героем в возрасте за девяносто, командуя крейсером «Паллада» в битве с дроми. В том сражении, произошедшем пять веков назад, три земных крейсера разгромили вражескую флотилию из семнадцати дредноутов и сотни малых кораблей, так что вблизи Бетельгейзе, где случилась та битва, до сих пор плавали обломки и клубился разреженный газ. Флагману «Паллада», идущему во главе крейсерского построения, досталось больше остальных — дроми пробили защитное поле, и плазменный язык, слизнув орудийную башню, добрался до рубки. Первый пилот и старший навигатор сгорели живьем, а командор лишился ног, печени, почек, левой руки и уха, но, поддерживаемый медицинским имплантом, продолжал руководить сражением, пока дроми, зеленокожих жаб, не размазали по всей космической окрестности. После этого он позволил себе истечь кровью, однако его разум, гигантский опыт и боевые таланты были сохранены в молекулярном кристалле. Тревельян, как любой из наблюдателей Фонда, имел право взять с собой Советника и обычно имплантировал его в висок. Но кни'лина относились к имплантам с большим подозрением, так что на этот раз деду пришлось устроиться в обруче.
Он надел украшение на голову, поправил, чтобы сидело плотнее, и включил телепатическим импульсом. Общение с командором осуществлялось исключительно ментально — пожалуй, к лучшему, так как дед был крутоват и в выражениях не стеснялся.
Но сейчас Советник оказался в благодушном настроении.
«Где мы? — полюбопытствовал он, озирая зал сквозь изумрудный объектив. — Уже на станции?»
— На ней. Неплохие у нас чертоги... Как полагаешь?
«Да, кубрик не тесный, — заметил дед. — Научили мы плешаков уважать землян! А ведь как щеки надували, придурки лысые! Помню, когда я служил на „Свирепом“, и мы схватились с их лоханкой у Тизаны... — Он забормотал что-то неразборчивое, потом вдруг рявкнул: — Крейсер! Корабль Флота, на котором мы летели! Что с ним?»
— Ничего, — сказал Тревельян. — Он, вероятно, уже отстыковался.
«Желаю посмотреть!»
Тревельян включил голопроекторы — они охотно повиновались командам, отданным на земной лингве — и велел настроиться на внешний обзор. Длинный серебристый корпус «Адмирала Вентури» тут же повис у потолка на фоне звезд и туманности Бивня; их отражения мерцали в зеркале брони, орудийные башни грозили Вселенной жерлами аннигиляторов. Переходной модуль был уже убран, и крейсер теперь не падал бесконечно на Сайкат, а с неторопливым величием отплывал подальше от станции, чтобы начать разгон перед прыжком сквозь квантовую пену Лимба[5]. Он был прекрасен — реальное воплощение силы Земной Федерации, ее могущества и власти в Рукаве Ориона[6].
«Салют, мальчуган! — проскрипел Советник. — Салют! Корабль этого достоин!»
Тревельян покорно вытянул руку со стиснутым кулаком, а дед принялся рассуждать о совсем уж древней древности, о Войнах Провала и адмирале Вентури, личности героической и легендарной, оборонявшей земные колонии Тхар и Роон тысячелетие назад. Тем временем на корабле, носившем имя флотоводца, включили малый гравипривод, и крейсер, скользнув стремительно в космическую тьму, скрылся в направлении туманности. Дождавшись этого момента, Тревельян с облегчением вздохнул, сбросил все, что на нем оставалось, проследовал в ванную и залез в бассейн. Бассейн был невелик, метра три в диаметре, и явно рассчитан на одного человека. Над ним возникло пленочное зеркало, спустилось пониже, отразив лицо Тревельяна, и тот принялся рассматривать свои черты — нос с горбинкой, твердые контуры подбородка и губ, темные глаза и вертикальную морщинку меж бровями. На его сухощавом крепком теле не было ни волоска, но шевелюру он спас от эпиляции и не пожелал перекрашивать радужку глаз в серый или зеленый цвет. В тех мирах, где приходилось трудиться тайно, он старался походить на местных жителей, но здесь, на станции, это было лишним.
К чему подделываться под кни'лина? Здесь он был и оставался человеком Земли.
«Любуешься? — проворчал командор. — Ну-ну! Слишком уж вы стали холеные да гладкие, здоровье очень бережете и живете долго, вкусно, сладко. По другому, парень, нужно жить! Помнить, что смерть всегда ходит рядом — особенно промеж звезд и в чужих курятниках вроде этого».
«Я помню, дед, — мысленно ответил ему Тревельян. — Ты ведь знаешь, какая у меня профессия. Забыть о смерти не дает».
«По сей причине я тебя и выбрал среди своих потомков», — прошелестел призрачный голос и смолк.
Через несколько минут Тревельян вылез из бассейна, обсох под теплым ветерком, поглядел на багаж и решил, что разбираться с ним будет поутру. Ложе в спальне показалось ему мягковатым; он
