Губин час назад как уехал. За обедом они втроем умяли целого гуся, запеченного в духовке Ваней- ключником, мастером на все руки. При этом Алеша выпил несколько рюмок анисовой настойки, которую специально под мясные блюда по старинному рецепту изготавливала матушка Вани-ключника, тоже мастерица на все руки. Ей шло жалованье по тарифу обслуживающего персонала, хотя она жила в глухой деревне под Рязанью и никто, кроме сына, ее никогда в глаза не видел, даже бухгалтер.

Товарищи подозревали Ваню-ключника в том, что он вообще выдумал историю про свою мамашу, чтобы ущучить лишнюю сотню долларов, а анисовую самогонку покупал у сторожа в железнодорожном бараке. Тем более что многие помнили, что когда он нанимался на службу, то объявил себя сиротой без роду и племени.

Однако на все оскорбительные намеки Ваня-ключник резонно возражал:

– Куда же я тогда езжу каждый месяц?

Действительно, каждого седьмого числа он являлся в контору к Филиппу Филипповичу и подписывал у него заявление на трехдневный отпуск без содержания. Одет всегда был по-дорожному, с рюкзаком и в кепке. В один из таких приходов наткнулся в коридоре на Мишу Губина, которого боялся панически, как дикари боятся молнии. Миша отвел его в уголок и дружески предупредил:

– Алеша тебя за что-то любит, паренек, и почему-то тебе доверяет, но это ваши личные дела. Я-то тебя даже проверять не буду. Дойдет слух, что где-то чего-то химичишь, сразу пришибу. Как понял?

Ваня-ключник побледнел, позеленел, затрясся, но ответил самоуверенно:

– Как можно, Михаил Степанович, чтобы мы своих благодетелей подвели. У деревенских такого и в заводе нет.

– Какой ты деревенский, это я вижу. Но это тоже твое личное дело, кого ты из себя тут корчишь. Помни одно: по лезвию бритвы ходишь.

– Спасибо за вашу доброту, Михаил Степанович, – низко поклонился Ваня-ключник, стукнувшись лбом о притолоку.

С этого дня он воодушевился окончательно и всем недоброжелателям, а также молоденьким девицам, которых приводил в гости в отсутствие хозяина, непременно сообщал, что находится под личным покровительством самого Губина и кто его обидит, тот два дня не проживет.

Настя давно не видела мужа благодушным и расслабленным, поэтому неожиданно для себя разрыдалась.

– Ты чего, котенок? – ласково спросил Алеша. – Животик болит?

Она рыдала неудержимо, беззвучно, с прозрачными ручьями слез. Алеша передвинулся к ней поближе, достал носовой платок и бережно промокнул любимое лицо.

– Поплакать хорошо на солнышке, – позавидовал он, – Оттягивает от самого нутра.

– Сколько мы еще так протянем, Алешенька? Какой-то Цюрих, какие-то твои бесконечные темные делишки. Все это бред невыносимый! Неужто для тебя уже нет обыкновенной, нормальной человеческой жизни?

Ваня-ключник бдительно следил за ними с крыльца, и Алеша сделал ему знак, чтобы принес кофе.

– Вот что мы сделаем, Настенька. Вернусь – и сразу тебя в санаторий. Ты просто устала. Год был тяжелый.

В санаторий на целый месяц. В самый лучший. В психоневрологический.

Настя попыталась улыбнуться:

– Одно в тебе хорошо, милый: не унываешь никогда.

– А чего унывать. Такая красавица, умница меня любит, солнышко светит, гуся сожрали, чего еще надо мужчине?

– Ты сам-то еще любишь меня?

– А то нет! Утри слезки, вон Ваня кофе несет. Никто не должен знать, как ты страдаешь со мной. Пусть это будет наша маленькая семейная тайна.

Ваня-ключник расставил на столике кофейник, сливки, печенье. Покосился на хозяина:

– Разрешите спросить, Алексей Петрович?

– Разрешаю.

– Опенок нынче густо пошел. Не желаете утречком с супругой прогуляться? Места я приметил. Удовольствие большое получите.

– С утра я, брат, далеко буду. Настеньку, если захочет, своди в лес.

– Понял вас, хозяин. Винца не подать?

– Иди, брат, отдохни пока.

Ваня побрел к дому, по-стариковски приволакивая ногу.

– Какой же он смешной. Господи! Почему он так чудно разговаривает?

– В литературный институт собирается. Сейчас читает Писемского. Оттуда все ворует.

– А ты откуда знаешь Писемского?

– В лагере библиотека была хорошая.

В задумчивости Настя разливала кофе.

– Я тебя еще за то люблю, – сказала она, – что ты, наверное, умнее меня. Обидно, конечно, но надо признать.

* * *

Из аэропорта на такси отправились в отель 'Люксембург', где у них был заказан 'люкс'. Вдовкин в самолете успел набраться и сонно клевал носом. Он не видел чудес и красот, проносившихся вдоль шоссе со скоростью сорока миль в час.

Город Цюрих, приземистый и аккуратный, точно подстриженный к выпускному вечеру юноша, зажатый боками тесно прижатых друг к дружке домов, радовал взор путников обманным блеском рекламы, будя в душе трепетное воспоминание о родимой Тверской (бывшей улице Горького).

Едва очутившись в номере, Вдовкин, встрепенувшись, устремился к холодильнику. Сказался давний опыт командировочного 'совка'. Распахнутый холодильник напоминал витрину коммерческого ларька: всевозможные консервы, яркие прозрачные упаковки с деликатесами, множество напитков. С довольным смешком Вдовкин уцепил за горлышко бутылку шотландского виски:

– Живем, командир! Как все в горле-то пересохло после этого чертова самолета.

В серванте оказалось столько посуды, что можно было сервировать стол разом на сотню человек. Алеша вывалил на тарелки все подряд: ветчину, копчености, красную рыбу, персики, маринованные артишоки. Вдовкин приготовил две порции виски со льдом. У него нутро горело и в голове подозрительно просветлело. Он уже полгода старательно избегал ясности, которая приводила к размышлениям.

– Ну давай, – поторопил, – чего хлопочешь, как баба. Выпьем, закусим – все дела.

– Только по одной, – предупредил Алеша. – Не забывай, еще надо звонить. Я тебя привез не водку лакать.

Алеша и в Москве сомневался, брать ли с собой Вдовкина. После смерти Тани и разборки с Пятаковым тот не просыхал и заметно сдвинулся по фазе. Перед ответственнейшей банковской акцией его пришлось на неделю запирать на даче под замок. Но заменить его было некем. Его знания и сноровка были бесценны, а обнаружившееся в нем какое-то тупое мужицкое презрение к любой опасности поражало даже видавшего виды Мишу Губина. В его глазах навеки застыла тяжелая, тайная дума, но в работе он не ведал осечек. С беззаботностью смертника разворотил компьютерные банковские шлюзы, откуда в Алешины карманы потекло чистое золото. Сам Вдовкин деньгами не интересовался и никогда о них не заговаривал. Да в этом и не было больше нужды. Алеша соорудил для него в 'Империале'

'вечную' кредитную карточку.

– Ты хоть поешь, – посоветовал Михайлов.

Выпив виски, Вдовкин закурил и с облегчением откинулся на стул.

– Вот теперь хорошо, – заметил благодушно. – А то все куда-то едем, летим. У тебя беспокойный характер, Алеша. Я тоже раньше таким был. Куда-то все спешил, суетился, пока не понял главное.

– И что же это?

– Да ничего особенного. Надо всего лишь уяснить, что любое выборочное усилие тщетно, потому что никак не влияет на продвижение к окончательной цели.