– Сынок, знаю, ты в это не веришь, но он нам все-все открыл! Все завесы.

Филипп Филиппович познакомил ее с Башлыковым, и Ася обратилась к нему:

– Вы, вижу, добрый человек, простодушный, у вас усы, как у Федора покойного. Спасибо, что к нам заглянули, но я вам советую избегать длиннорукой женщины. Вам нельзя… Осенью произойдет страшная бойня, дьявол взойдет на помост, не убережется, не затаится, сгорит в синем пламени. Эти двое не верят, думают, я спятила, но вы поверьте. У вас такое светлое лицо.

– Кто эта длиннорукая женщина? – спросил Башлыков. – Почему надо ее бояться?

– Бояться не надо, надо избегать. Длиннорукая женщина – олицетворение порока. У вас к нему склонность, я вижу. Вы с женой расстались, чтобы дать себе волю, разве не так?

– Вовсе нет. Она рожать надумала, а какой я отец, если не сегодня-завтра сгорю в синем пламени.

– Вы насмешник, но это не спасает от длинноруких женщин.

– Пойдем, мама, тебе надо отдохнуть, – позвал Ваня, и она послушно поплелась за ним, бросив пристальный печальный взгляд на Башлыкова.

Ваня уложил мать на диван и укрыл ей ноги пледом.

– Откуда он? – спросила Ася.

– Не знаю. Его Филипп Филиппыч привел. Его какой-то кореш.

– Ты потянулся к нему, сынок. Поберегись. Он горячий.

– Да и я не из снега, – Ваня привык к тому, что мать, хотя и помешалась на религиозной почве, обладала чудесной проницательностью, и в ее путаных суждениях, бывало, проступал внезапный светящийся пророческий смысл.

Уходя, прощаясь, Башлыков оставил ему надежду:

– Ты мне приглянулся, юноша. Хочешь поработать?

Научу покрепче стоять на земле.

– Хочу, – улыбнулся Ваня. – Научите. А то я все время падаю.

– Жди звонка.

Ждать было легче, чем догонять. В глубине Ваниного оглашенного, расщепленного сознания замаячила радужная точка.

* * *

Башлыков поехал домой, где его поджидала с горячим ужином маруха Людмила Васильевна. Она жила у него безвылазно второй месяц, чему он каждый день заново удивлялся. После неудачного покушения на Благовестова у него был короткий период депрессии, и она этим воспользовалась, чтобы внедриться в квартиру.

– Ты опять здесь? – удивился он и в этот раз. – Любопытно, откуда у тебя ключи?

– Я вам, Гриша, котлет нажарила с картошкой и с луком, как вы любите.

– Нет, ты ответь, откуда у тебя ключ от квартиры?

– Вы сами дали. Разве забыли?

В коротком домашнем халатике, без грима, она так забавно изображала оскорбленную невинность, что хотелось схватить ее в охапку и, к черту котлеты, немедленно утащить в постель. Башлыков осуждал себя за такие импульсивные, неприличные желания.

Он умял целую сковородку картошки и с пяток котлет, выпил несколько чашек чаю с медом, а маруха Людмила Васильевна сидела напротив, скрестив руки на груди, и с явным удовольствием продолжала играть роль скромной деревенской дурочки.

– Хорошо, – сказал Башлыков. – Допустим, я дал тебе ключи. Хотя это надо еще уточнить. Но почему, когда бы я ни вернулся, ты уже здесь? У тебя что, никаких других дел больше нету? Ты кем себя вообразила?

Постоянной любовницей, что ли?

– Вы бываете удивительно бессердечным, Григорий Донатович.

– Понимаю, тебе тут неплохо. Пригрелась, как кошка у печи. Но сколько же это может продолжаться?

– Пока не выгоните.

– Так я уже сто раз тебя выгонял, а ты все возвращаешься.

– Вы понарошку выгоняли. На самом деле я вам необходима.

– Как это?

– Ну ты же зверь, Гриша, тебе постоянно нужна баба. Потом надо кому-то тебя обстирывать, готовить еду.

Вот я и пригодилась. Поищи другую такую безответную, покладистую дуру. Ты и не заметил, как влюбился.

– Почему ты думаешь, что влюбился?

– По глазам вижу. Они у тебя ненасытные.

После ужина Башлыков позволил себе выкурить сигарету.

– Надеюсь, ты это не всерьез, Людмила Васильевна.

Как может нормальный мужчина полюбить женщину твоей профессии? Это же чепуха.

– Какой же ты нормальный? Нормальные пашут землю или торгуют недвижимостью, а ты за людьми гоняешься. Я ведь тоже невинная жертва на твоем пути.

Башлыков опасался, что отчасти она права. Он незаметно привык, пристрастился к ее необременительному присутствию, и ему были по душе все эти домашние милые сценки, которые она с таким вкусом разыгрывала.

Но это было опасно. Это грозило потерей бдительности.

Мужчину, упрямо идущего к цели, пустые житейские привязанности только сбивают с толку. В час битвы, как в час скорби, воин не нуждается в том, чтобы цепляться памятью за живые болотные огоньки счастья. Непобедим лишь тот, кто выжжен дотла. Вспомни про Бову, Башлыков, которому не горой снесли голову – соломиной.

– На ночь глядя тебе, конечно, идти некуда, – сказал он раздраженно, – а утром выметайся отсюда.

И ключ верни, надо же, взяла какую моду: ей слово, она – десять.

– Ну и сиди, как индюк надутый, – беззаботно отозвалась Людмила Васильевна. – А я пойду 'Санта-Барбару' глядеть.

С тяжким вздохом Башлыков дотянулся до телефона и позвонил Серго. Три дня он уже не объявлялся шефу и ожидал нахлобучки, но Серго был необыкновенно приветлив:

– Ты куда-то пропал, Гриша. Я уж заволновался, не захворал ли?

– Нет, я здоров.

– Не знаешь, где Крест?

– На даче сидит вторую неделю, я же докладывал.

– Ты бы подскочил утречком, надо кое-что обсудить.

– Слушаюсь, хозяин.

Башлыков закурил вторую сигарету, хотя это был перебор, и задумался вот о чем. Благовестова не удалось убрать с первой попытки, следовательно, ему благоприятствовала судьба. Башлыкову трудно было представить, чтобы старый дьявол, взлетя под небеса в раскаленной железной капсуле, остался цел. Тем не менее это случилось. Получалось, что Башлыков подрядился укоротить не только земных злодеев, но вступил в схватку с какой-то мистической, потусторонней силой, в которую не верил. Он не верил, а она тут как тут. Троих мужиков и крепкую женщину расплющило, как тараканов, а глумливого старичка эта самая неведомая сила лишь вознесла в чугунный ад, попугала и аккуратно расположила на травке, как на отдых. Теперь он заново, еще крепче плетет свои сети, которыми душит страну. Пусть Благовестов не один, у него есть подельщики, но сколько их? Десяток, сотня, пара тысяч? В масштабах мира – сущий пустяк, горстка малиновых клопов, всех можно пересчитать, все известны, никто давно не прячется, блудпивые, ожиревшие хари у всех на виду и на слуху.

И все же. Чем объяснить, что кучка прохвостов сумела высосать кровь из миллионов людей, ограбить, превратить в скотов и теперь, не насытясь, зловещей коричневой плесенью поползла на Запад,