— Раз навсегда запомните: даром слов не бросаю и обратно не беру. Если через три дня арбы с хлебом не вернутся, продам, как сказал… Дядя Датуна, сколько баранов пасешь?
— Теперь, господин…
— Я тебе покажу — господин. Ты что, хурма, мое имя забыл?
Взор метнулся и встретил синие глаза Нино. Теплая волна согрела сердце, чуть порозовели холодные щеки, губы дрогнули.
— Говори, дядя Датуна, сколько царских овец пас?
— Пятьсот пас…
— Пятьсот?! О, о, какой я богатый. Завтра всех на базар пригонишь.
— Георгий, теперь меньше осталось. Нацвали сто взял.
— Сто взял? Что, нацвали со мною всегда хочет в доле быть?
В толпе засмеялись.
— Эй, свяжите воров — нацвали, гзири и сборщика. Народ не шелохнулся. Вперед выскочил Димитрий.
— Георгий, дай мне воров на полтора часа, очень прошу, собственные жены их не узнают… Хлеб увозить? — вдруг исступленно закричал он. — Наши отцы своим потом землю поливают, костями поле удобряют, а воры хлеб увозить будут? Чурек из них для собак сделаю… Окажи любезность, дай на полтора часа.
Толпа расступилась перед священником. Он осенил гудящую площадь крестом.
Народ смолк.
— Георгий, бог дает господину власть над людьми. Господин должен беречь, заботиться о своих людях, а ты что хочешь делать? Нехорошо начинаешь.
— Нехорошо?! — загремел Георгий. — Ты отец, о боге говоришь, я богу подчиняюсь… тебе верю, ты к небу ближе стоишь, на греческом языке правду знаешь. Сейчас мы перед лицом не только бога, но и народа. Пусть еще один человек скажет, что нехорошо я начинаю…
— Кто скажет, четвертый вор будет… Прошу тебя, Георгий, дай мне их на полтора часа! — кричал Димитрий.
— Никто не скажет, отец Симон. Господин должен заботиться о своих людях? А я что делаю? Тебе люди верят. Почему ни разу не пошел посмотреть, как сорок семейств из-за трех воров с голоду умирают, почему им не сказал — не по-христиански поступаете?.. А когда воров наказывают, ты заступаешься? Я плохо начинаю, но, может, не плохо кончу.
Георгий выхватил шашку и приподнялся на стременах.
— Клянусь верной шашкой рубить головы тем, кто против народа!
Толпа восторженно бросилась вперед.
— Царский нацвали, у тебя ключи от амбаров, сушилен и сараев, где шерсть? Папуна возьми ключи, везде стражу поставь, завтра осматривать буду… А сегодня выдай сорока семействам их долю…
Шио заволновался.
— Сын мой, я тоже с Папуна пойду, хочу видеть, сколько месепе получат.
— Для тебя, отец, другое дело найдется, а лучше Папуна никто не знает, сколько человек должен получить… Много буйволов и ароб царских было? Не помнишь? Плохо, нацвали все должен помнить. Отец, выбери людей. Дядю Датуна возьми, пусть он молодым пастухам баранов передаст. Сосчитайте, сколько у меня буйволов, коров, коней, овец, свиней и разной птицы, все сосчитайте. Через три дня на базарной площади новым глехи хозяйство раздавать буду и новым мсахури — кто нуждается — помощь дам. Если дело есть, дом мой все знают… На краю Носте стоит…
Саакадзе хлестнул коня и, не оглядываясь, поскакал.
Радость. Тревога. Толпа гудела, недоумевала. Георгий, еще недавно свой, близкий, казался чужим, властным, перевернувшим непонятную жизнь. Радовались мсахурству, но всех пугало возвышение месепе. Их сторонились, качали головой:
— Если так пойдет, какая радость от жизни?
— Нацвали, гзири и сборщик сильные были, а что с ними сделал?
— Правда, немного грабили всех, но привыкли к ним, все же сговаривались.
— Теперь новых назначат, может, хуже будет.
— Вот, вот. Даутбек к себе их ведет.
— Несчастные!
— Знал Георгий, кому в дом дать.
— Да, давно вражда между Гогоришвили и сборщиком.
— А месепе? Посмотрите, как побежали за Папуна… О, о, Папуна все им отдаст!
— Мы работали, а презренные рабы получат.
— Где правда, где правда?
— А как со священником плохо говорил!
— Совести в нем нет.
— Не слушайте, не слушайте, люди, богатые всегда недовольны, даже гзири жалеют.
— Георгий сказал, ничего отнимать не будет.
— Может, даже немного прибавит.
— Конечно, прибавит. Чем мы хуже месепе?
— Георгий обещал хозяйство месепе раздавать.
— Мы тоже пойдем, пусть нам тоже даст.
— Конечно, мсахури хорошо, но без хозяйства на что мсахури?
— Хозяйство будем просить.
— Шио видели? Как сумасшедший.
— Будешь сумасшедшим!
— Люди, люди, бегите к амбарам! Что Папуна делает! Сколько раздает!
— Из месепе стражу везде ставит!
— О, о, где раздает?
Люди бегали, метались, кричали. У священника голосили, проклинали, рвали на себе одежду жены арестованных.
У Дато «Дружина барсов» думала, спорила, протестовала и под брань Димитрия пошла к Георгию.
— Бросили?!
— И хорошо сделали! Разве ты один не лучше понял? Вот мы целый день, как утки, в вине плавали, три бурдюка выпили, по тебе скучали, но решили не мешать. Как хочешь, так и поступай.
— Выходит, еще вас благодарить должен?
— Конечно, должен! Когда человек один, он больше думает, а когда человек думает, он всегда прав.
— Как в пустыне остался, только Папуна рядом. Испугались все, бежали. Какие вы друзья, если испугались?
— Не испугались, а обрадовались. К князьям народ привык, знает желание князя, а желание соседа своего не знает. Вот ты, Георгий, вольную нашим родным дал. Не убежали б, нам тоже бы дал. Думаешь, приятно твоей добротой пользоваться? А сейчас из-за выгоды ненужных людей на свободу отпустил. Ты думаешь, я тебя не понял? Моя семья богата. Отец умел со сборщиком дружить, его сборщик не грабил. Восемь мужчин работали. Много работали, много имели. Если бы здесь остались, ты бы тоже от наших родных не брал. Какая тебе польза? Землю даром занимают, дом занимают. Уйдем, ты месепе сюда возьмешь. Из молодых дружину выберешь верную, как кинжал, из стариков преданных сторожей сделаешь… Скажи, не правду говорю?
Георгий незаметно улыбнулся:
— Правда, Ростом, ты угадал: сто пятьдесят верных людей приобрел и дружину себе создам, и все должности по хозяйству между ними распределю, а хозяйствами никого не обижу. Носте наше местом радости будет. А вам, Элизбар и Даутбек, стыдно, вы тоже были бедными азнаурами и первые мне не
