Повышения быстро следовали в этом году – потери были велики. Капитана Томаса Даниэлиса произвели в майоры за участие в подавлении восстания жителей Лос-Анджелеса. После битвы у Марикопы, где лоялисты, несмотря на пугающие жертвы, не сумели взять опорный пункт повстанцев в долине Сан- Иоахим, он стал подполковником. Армии было приказано двигаться на север вдоль прибрежных холмов, что она и делала, не особенно опасаясь нападения с востока. Сторонники Бродского, казалось, были заняты закреплением своих последних успехов. Больше всего лоялистов пока беспокоили партизанские стычки с отрядами кланов. После одного такого боя армия остановилась для передышки.

Даниэлис шел по лагерю. Среди тесных рядов палаток отдыхали солдаты: дремали, болтали, играли в карты. В душном воздухе царили запахи пота, лошадей, готовящейся на кострах еды. Зелень окрестных холмов уже потеряла свежесть и обрела летний темно-зеленый цвет.

Даниэлис был свободен от дел вплоть до совещания, назначенного генералом, но одна мысль не давала ему покоя. «Я стал отцом, – неотступно думал он, – и еще не видел своего ребенка. А может, так лучше?» Он вспомнил майора Якобсена, умершего у него на руках под Марикопой. Трудно было поверить, что в человеке столько крови. Если, конечно, можно назвать человеком существо, дрожавшее от боли и страха накатывающейся темноты.

«Война казалась мне делом чести и славы. Нет, это голод, жажда, усталость, страх, смерть. Я сыт этим по горло. Когда все закончится, займусь бизнесом. Неизбежная экономическая интеграция даст простор для людей с деловой жилкой – можно будет продвинуться и без оружия в руках». Эти мысли приходили к Даниэлису уже не первый месяц.

На его пути стояла палатка, где обычно допрашивали пленных. Два конвоира как раз ввели в нее молодого, плотно сложенного угрюмого парня. На рубашке у него были сержантские нашивки и знак Уордена Эчеварри, главы клана, доминировавшего в этой части прибрежных гор.

Повинуясь внезапному импульсу, Даниэлис вошел следом. За походным раздвижным столом горбился капитан Ламберт, готовивший необходимые в подобных случаях бумаги.

Увидев перед собой Даниэлиса, офицер разведки встал.

– Да, сэр?

– Вольно. Я просто решил послушать.

– Хорошо. Постараюсь, чтобы вам было интересно. – Ламберт снова уселся и посмотрел на пленного, стоявшего с опущенной головой между конвойных. – Мы хотели бы, сержант, узнать кое-что.

– Я не скажу ничего, кроме имени, звания и места жительства, – глухо произнес пленный.

– Это мы еще посмотрим. Ты не иностранный солдат. Ты бунтовщик против правительства собственной страны.

– Ничуть! Я человек Эчеварри.

– И что из того?

– А то, что для меня Судья тот, кого назовет Эчеварри. Он сказал – Бродский. Значит, бунтовщики вы.

– Закон изменен.

– Вы шутите. Фэллон не имел права менять закон. Я не деревенщина, капитан, я ходил в школу. И каждый год вождь читает нам Конституцию.

– Я не намерен спорить с тобой! – рявкнул Ламберт. – Сколько винтовок и сколько луков в твоем отряде?

Молчание.

– Давай поступим проще. Я не требую от тебя предательства. Я только хочу, чтобы ты подтвердил информацию, которой мы уже располагаем.

Пленный отрицательно покачал головой. Капитан сделал жест в сторону конвоя. Один из солдат, схватив пленного за руку, слегка выкрутил ее в локте.

– Эчеварри не поступил бы так, – выговорил пленный побелевшими губами.

Ламберт снова сделал жест, и конвойный сильнее заломил руку пленного.

– Прекратите, – вмешался Даниэлис. – Хватит!

Солдат отпустил пленного, обескураженно глядя на начальство.

– Я поражен, капитан Ламберт. – Лицо Даниэлиса покраснело от бешенства. – Если это обычная практика, вы будете преданы военно-полевому суду.

– Нет, сэр, – сказал Ламберт слабым голосом. – Честно… Просто они отказываются говорить. Что же мне делать?

– Следовать правилам войны.

– С бунтовщиками?

– Уведите этого человека, – приказал Даниэлис. Конвоиры поспешно вышли из палатки.

– Простите сэр. Дело в том, что я потерял много людей. И не хочу потерять еще из-за отсутствия информации.

– Я тоже. – В Даниэлисе проснулось сочувствие. Он присел на край стола и начал скручивать сигарету. – Но видите ли, мы ведем необычную войну. И парадоксальным образом именно поэтому должны особенно строго придерживаться конвенций.

– Я не совсем понимаю, сэр.

Даниэлис сделал сигарету и протянул ее Ламберту – словно оливковую ветвь.

– Повстанцы не выглядят таковыми в своих собственных глазах. Они остаются верными традиции, которую мы хотим разрушить. Давайте признаем: средний вождь клана – как правило, неплохой лидер. Вполне возможно, что он захватил власть сильной рукой во времена хаоса. Но теперь его семья интегрирована с регионом, которым она управляет. Вождь хорошо знает свои места, людей, живущих вокруг; он становится символом общины, ее независимости, достижений и обычаев. Если у вас беда или просьба, вам нет нужды пробираться сквозь дебри безликой бюрократии – идите прямо к вождю. Его обязанности очерчены так же ясно, как ваши собственные, и они вполне оправдывают его привилегии. Он ведет своих людей на битвы и на торжественные церемонии, придает цвет и значение жизни. Его и ваши предки росли вместе на этой земле две или три сотни лет. Он и вы принадлежите этой земле.

Мы должны смести этот порядок, чтобы не застыть в своем развитии. Но нам этого не сделать, если все будут настроены враждебно. Мы не армия вторжения, мы, скорее, нечто вроде Национальной гвардии, пытающейся подавить локальные беспорядки. Оппозиция – неотъемлемая часть нашего общества.

Ламберт зажег ему спичку. Даниэлис затянулся и закончил:

– Поймите, капитан, что армии и Фэллона, и Бродского сами по себе невелики. Мы – компания младших сыновей, бедных горожан, неудачливых фермеров, авантюристов, людей, которым кажется, что на военной службе они обрели не найденную ими в гражданской жизни семью.

– Боюсь, это для меня слишком сложно, сэр, – сказал Ламберт.

– Неважно. Просто помните, что в войне участвует гораздо больше людей, чем в армиях. И если вождям кланов удастся создать объединенное командование, это будет означать конец правительства Фэллона. К счастью, их разделяют география и собственная провинциальная гордыня. Не надо только доводить их до белого каления. Нужно, чтобы свободный фермер и вождь клана думали: «Ну что же, эти фэллониты не так уж плохи. Если занять по отношению к ним правильную позицию, я не только ничего не потеряю, но могу кое-что и выиграть». Понимаете?

– Кажется, да.

– Вы неглупый парень, Ламберт. Не нужно выбивать информацию из пленных. Выманивайте ее.

– Я попробую, сэр.

– Хорошо, – Даниэлис посмотрел на часы, которые вместе с пистолетом были ему вручены при производстве в первый офицерский чин. – Мне пора. Увидимся.

Он вышел из палатки в приподнятом настроении. «Нет сомнений, я прирожденный проповедник и могу неплохо развивать идеи, которые приходят мне в голову». Он услышал мелодию: под деревом собралась группа солдат, в руках одного из них было банджо. Даниэлис начал насвистывать. Хорошо, что после поражения у Марикопы и этого марша на север, смысл которого был неясен, боевой дух армии