– Но мы знаем точно! Великая Наука предсказывает с абсолютной уверенностью…
– Предсказывает это? – Спейер взмахом руки указал на затемненную комнату.
– Погрешности неизбежны. Нас слишком мало, чтобы следить за каждой деталью. Но разве вы не хотите положить конец войнам, всем вашим архаичным страданиям? Вот в чем мы предлагаем вам помощь.
– В итоге вам удалось развязать достаточно гнусную войну.
Существо заломило пальцы.
– Это была ошибка. Но план остается верным и только он приведет ваш народ к миру. Я, путешествующий между солнцами, готов упасть к вашим ногам и умолять вас…
– Стойте спокойно, – Спейер слегка отодвинулся. – Если бы вы выступили открыто, как честные люди, вы нашли бы себе слушателей. Может и немало. Но, оказывается, ваше доброжелательство должно быть скрытным. Вы знаете, что хорошо для нас. А нас никто не спрашивает. Боже милосердный, в жизни не слышал ничего более самонадеянного!
Существо воздело руки:
– Неужели вы всегда говорите детям правду?
– Если они для нее готовы.
– Ваша детская культура пока не готова знать о таких вещах.
– Кто уполномочил вас считать нас детьми?
– А вы откуда знаете, что вы – взрослый?
– Берясь за взрослую работу и делая ее. Конечно, мы, земляне, совершили немало страшных ошибок. Но они наши собственные. Мы учились на них. Вы же со своей паршивой психонаукой пытаетесь определить рамки для человеческого ума и затолкать его туда. Хотите воссоздать у нас централизованное государство, да? А вы не думали, что феодализм может больше устраивать человека? Место в мире, которое можно назвать своим и быть его частью, община со своими традициями и честью, возможность для личности принимать решения, которые что-то значат, оплот свободы против сильного центра, которому вечно нужно все больше и больше власти, тысяча различных образов жизни… Мы строили на Земле сверхдержавы, и они всегда рассыпались. Я думаю, сама идея централизма ложна. И вдруг на этот раз нам удастся что-то лучшее. Почему бы не попробовать мир маленьких государств: слишком укорененных на территории, чтобы рассыпаться, слишком маленьких, чтобы угрожать. Постепенно они поднимутся выше мелкой зависти и сохранят свое лицо. Тысяча разных подходов к нашим проблемам. Тогда, может быть, мы и решим некоторые из них…
– Вам никогда это не удастся, – ответило существо. – Вы будете повторять цикл вражды.
– Я думаю иначе. Но кто бы ни был прав – а Вселенная слишком велика для таких предсказаний, – здесь на Земле мы сможем сделать свободный выбор. Уж лучше смерть, чем… приручение. Люди узнают о вас, как только судья Бродский будет восстановлен на своем посту. Не раньше. Наш полк услышит об этом сегодня, город завтра – для того, чтобы никому не пришла в голову идея вновь спрятать правду. К тому времени, когда прилетит ваш следующий корабль, мы будем готовы – на собственный манер, каким бы он ни был.
Существо накинуло капюшон на голову. Спейер повернулся к Маккензи.
– Хотите что-нибудь сказать, Джимбо?
– Нет, – проворчал Маккензи. – Не знаю, что еще добавить. Давайте организуем здесь командный пункт, хотя, полагаю, войне скоро конец.
– Да. Вражеские войска капитулируют повсюду. Им больше не за что сражаться.
На улице было тихо – город все еще не вернулся к нормальной жизни. Служанка провела Маккензи во внутренний дворик и удалилась. Он подошел к Лауре, сидевшей на скамье под ивой. Она увидела его, но не поднялась; ее рука лежала на спинке колыбели. Маккензи остановился, не зная, что сказать. Как она похудела!
Наконец она промолвила – так тихо, что он едва расслышал:
– Том умер.
– О нет! – У него потемнело в глазах.
– Я узнала об этом позавчера, когда ко мне пришли несколько его людей. Он был убит у Сан- Бруно.
Маккензи не осмелился бы сесть с ней рядом, но ноги не держали его, и он опустился на затейливо уложенные плиты дворика, не в силах поднять глаза.
Ее голос звучал безучастно:
– Так стоило оно того? Я говорю не только о Томе, но и о многих других, убитых из-за какой-то политики.
– Много больше стояло на карте.
– Да, я слышала по радио. И все же цена слишком высока. Я пыталась понять, но не могу.
У него не было сил защищаться.
– Может, ты и права, утенок.
– Я не себя жалею. У меня есть Джимми. Но Том не увидел так много…
Маккензи внезапно понял, что здесь с ними ребенок и ему следует взять своего внука и подумать о будущей жизни. Но он был слишком опустошен.
– Том хотел, чтобы его назвали в твою честь.
«А ты Лаура?» – подумал он и спросил вслух:
– Что ты намерена делать дальше?
– Придумаю что-нибудь.
– Вернемся в Накамура.
– Нет. Только не туда.
– Ты всегда любила горы. – Он заставил себя посмотреть ей в лицо. – Мы могли бы…
– Нет. – Она встретила его взгляд. – Джимми не вырастет солдатом.
Лаура чуть поколебалась.
– Я уверена, что кто-нибудь из Эсперов продолжит их дело на новой основе, но с теми же целями. Он должен верить во что-то отличное от того, что убило его отца. И сделать это сущим. Согласен?
Маккензи встал, преодолевая вращение Земли.
– Не знаю. Никогда не был мыслителем. Можно мне взглянуть на него?
– Отец…
Он нагнулся над колыбелью и посмотрел на маленького спящего человека.
– Если ты снова выйдешь замуж и родишь девочку, ты назовешь ее в честь матери?
Лаура уронила голову и стиснула кисти рук.
– Я должен идти, – быстро сказал Маккензи. – Если позволишь, навещу тебя на днях.
Лаура обняла его и заплакала. Он гладил ее волосы и утешал, как делал это, когда она была маленькой.
– Ведь ты хочешь вернуться в горы? Там твоя страна, твой народ, ты им принадлежишь!
– Ты знаешь, как сильно я этого хочу.
– Так почему же…
Его дочь выпрямилась.
– Не могу, – сказала она. – Твоя война кончилась. Моя только начинается.
Эту волю воспитал он сам. Поэтому Маккензи только тихо произнес:
– Надеюсь, ты ее выиграешь.
– Может быть. Через тысячу лет.
Когда он ушел, стояла непроглядно темная ночь. В городе не было света, зато над крышами сияли звезды. Солдаты взвода сопровождения казались во мраке притаившимися разбойниками. Они отсалютовали ему и тронулись, держа ружья наготове. Но в ночи не было ничего, кроме цоканья подков.
