зрелости культура производит соответствующий тип искусства, простого и мощного. Сверхдекорированные, подобные нашему — признак вырождения государства, в котором сознание истощает дух.

— Ах, так. Встречали ли вы работу, в которой рассматриваются ранние стадии развития поселений на Торе, когда они боролись с природой и друг с другом и прославились, как самое драчливое племя во всей Вселенной? Типичные образцы их искусства перекручены и запутаны больше, чем виноградные лозы в винограднике. С другой стороны, в последние дни Марсианской гегемонии они пришли к ящичной простоте. Читали ли вы комментарии Сарду? Шимарип? Или девять кассет «Техники исследований»?

— Ладно, ладно, сэр. Я внесу их в мой список, но даже с работами, которые вы мне посоветовали, он не слишком внушителен.

Чантхаваар, явно наслаждавшийся собой, приводил множество примеров трехтысячелетней давности. Ленгли оказался предоставленным самому себе.

Какая-то весьма симпатичная женщина с глазами навыкате обняла его руками и сообщила, что восхищена, видя человека из прошлого, и что она уверена, что тогда была интересная эпоха, и люди тогда были мужественны. Ленгли почувствовал облегчение, когда остролицый пожилой человек отозвал ее, и она ушла, надув губы. Ясно, что женщина занимала подчиненное положение в Технате, хотя Чантхаваар как-то упоминал о некоторых выдающихся женщинах-руководителях.

Затем он неуклюже поплелся в буфет, где утешился вкусными блюдами и большим количеством вина. Как долго будет еще продолжаться этот фарс? Каким-то образом он умудрился выбраться наружу.

А на улице было лето. Лето царило теперь на Земле все время — планета вошла в межледниковый период, но с помощью человека, и в воздухе было больше углекислоты. Если бы еще рядом была Пегги… Но Пегги умерла, и ее нужно забыть. Он хотел побыть немного наедине с собой и с землей, в которой она покоилась давным-давно.

Какой-то жалкий тип, невыносимо вежливый, обнял его руками за шею и стал расспрашивать о «спальной технике» в его эпоху. Вопрос решился легко: Ленгли отпустил его первым.

— Хочешь девочку? Ми-нистр Улион очень гостеприимен, правиль-но сделал, что пришел, мы п- пока повеселимся, а потом цента-вриане разнесут всех нас в п-пыль.

— Это правда, — поддержал говорившего молодой человек. — Совершенно непонятно, почему мы поддерживаем с ними отношения. Это такие же люди, как вы. Могли бы вы драться в ваше время, капитан Ленгли?

— Если бы было необходимо, то мы дрались бы, — проговорил американец,

— Я так и думал. Живучая порода. Вы завоевали звезды, потому что не боялись лягнуть другого. Мы — нет. Мы стали мягкими здесь, в Солнечной системе. Скоро будет большая драка, самая большая за последнюю тысячу лет, а мы не знаем, как это делается.

— Вы служите в армии? — спросил Ленгли.

— Я?? — молодой человек выглядел удивленным. — Наша армия — рабы. Их разводят и дрессируют для работы. Высшие офицеры — Министры, но…

— Ладно, а как вы оцениваете отношение вашего класса к службе?

— Ничего стоящего. Мы никуда не годны. И рабы-специалисты — тоже. Центавриане, хотя они называют себя свободнорожденными, подходят для драки. Если бы мы могли…

— Сынок, — сказал Ленгли измученно. — Мог бы ты взглянуть на людей с расколотыми черепами, выпущенными кишками, ребрами, торчащими сквозь кожу? Или в лицо человека, который пытается убить тебя?

— Нет… нет, конечно, нет. Но…

Ленгли пожал плечами. Он встречал таких и прежде, дома. Потом он пробормотал извинения и побрел прочь. Блостейн последовал за ним, и они перешли на английский.

— Где Боб? — спросил Ленгли.

Блостейн оскалил зубы.

— Когда я видел его в последний раз, он втрескался по уши в одну из местных девиц. Миленькая крошка. Может, он натолкнулся на хорошую идею?

— Для него, — продолжил Ленгли.

— Но не для меня. Не сейчас, по крайней мере, когда-нибудь, — Блостейн выглядел усталым. — Ты знаешь, я думал, что все, что мы знали, вдруг может исчезнуть, человеческая раса научится каким-то образом компенсировать свои чувства. Я был пацифистом, просто потому, что мог ощущать кровавый, безмозглый фарс, как никто другой, — Блостейн тоже был немного пьян. — А решение оказалась так просто. Оно прямо перед тобой. Мировое правительство с зубами. Это все. Нет больше войны. Не расстреливают людей. Не грабят источники сырья. Не расстреливают и не сжигают маленьких детей. Я думал, что нашей тупоумной расе за те пять тысяч лет вколотили какой-то урок здесь, дома. Вспомни, ведь на Холате никогда не было войны. Почему мы так глупы?

— Я думаю, межзвездная война — крайне сложный вид конфликта, — сказал Ленгли. — Годы путешествия только в одну сторону.

— М-да. А также малая экономическая заинтересованность. Если планета может быть колонизирована вся, целиком, она в конце концов перейдет к полной самостоятельности. Это две причины, почему вот уже тысячу лет нет настоящих войн, с тех пор, как откололись колонии.

Блостейн еще более сжался, прикрывая тряпчонкой свои ноги.

— Но все-таки одна причина существует. Мы можем легко ее определить. Богатые минералами планеты Сириуса, и его слабое правительство, и сильные правительства Сола и Центавра. Оба правительства хотят эти планеты. Никто не может позволить другому завладеть ими — им это невыгодно. Я потолковал с одним офицером, который выразил ситуацию почти теми же словами, только он добавил что- то насчет грязных варваров с Центавра.

— Хотел бы я знать, как мы собираемся воевать на расстоянии в четыре с половиной световых года, — сказал Ленгли.

— Ты можешь послать гигантских размеров флот с фрахтерами, заполненными оборудованием. Допустим, ты встретил вражеский флот и уничтожил его в космосе. Затем ты бомбардировал вражеские планеты… Ты знаешь, они обладают оружием, способным уничтожить целые материки. Девять десятых на десять в двадцатой степени эргов на грамм. Да, и ведь сейчас есть вещи, подобные синтетическим вирусам и радиоактивной пыли. Итак, ты уничтожишь цивилизации на этих планетах, землях, вот и все. Просто. Только ты должен быть уверен, что вражеский флот не доберется до тебя, поскольку твой собственный дом беззащитен. Сол и Центавр будут интриговать, препираться еще десятилетия. До тех пор, пока одному из их не станет ясно, что он впереди. Тогда — фейерверк.

Блостейн глотнул вина и продолжал:

— Конечно всегда существует вероятность того, что несмотря на уничтожение противника, его корабли достигнут твоей родной планеты и подвергнут ее бомбардировке. Тогда обе цивилизации вернутся к пещерному уровню развития. Но когда такая перспектива останавливала политиков? Или психотехнических администраторов, как они называются сейчас. Решение здесь единственное… Что-то меня тошнит…

Чантхаваар нашел Ленгли несколькими минутами позже и взял его за руку.

— Идемте, — сказал он. — Его Сиятельство, Глава Обеспечения Технона желает встретиться с вами. Его Сиятельство очень влиятельный человек…

— Блистательный сэр, я хочу представить вам капитана Эдварда Ленгли…

Новым собеседником был высокий, худой старик в длинной голубой робе и плаще. Его тонкое лицо казалось интеллигентным, но в нем сквозило что-то непреклонное, фанатическое в очертаниях рта.

— Интересно, — сказал он отрывисто. — Я понял, что вы забрались слишком далеко в космос, капитан.

— Да, мой лорд.

— Ваши документы уже были представлены Технону. Каждый клочок информации, несмотря ни на что, представляет ценность. Только при ясном знании всех фактов машина может принять решение. Вы были бы потрясены, узнав, какое количество агентов занято проверкой данных. Государство будет благодарно вам за вашу услугу.

— Ничего особенного, мой лорд, — сказал Ленгли с должным почтением.