Настал черед и Святославу…

Встретив из Царьграда мать, с дружиной своей он вскорости покинул Киев и более туда не возвращался, живя в степи на змиевых валах – зимой в шатрах, а летом под открытым небом. Он видел звезды днем и потому взирал на них и ждал: Фарро, его небесный путеводитель, стоял в зените и не указывал дороги.

Так минул год, пришла весна, и таянье снегов вдохновляло полки: вот высохнет земля, спадут ручьи и реки – и можно начинать поход. Так думали княжеские гридни, однако вот уж степь запылила от копыт – князь-предводитель не седлал коня. С раджами вкупе он мерил змиевы валы или спускался к Суде и там сидел, взирая на речной простор и небо. Иль волхвовал, на угли воскладывая траву Забвения, и к нему тогда спускался сокол, садился на руку, и князь, вскочив на коня, мчался в степь, не взяв с собой ни раджей, ни охраны. Неведомо, что он там творил: то ль занимался соколиной ловлей, но битых птиц не привозил, то ль просто разминал коня. А возвращаясь, дружину утешал:

– Уж скоро, други! Еще немного – откроется нам путь! Осталось мало ждать – больше ждали!

И лето миновало…

В лихую непогодь, когда дожди залили степь и черная земля разбухла как тесто хлебное, когда пожухли травы и лошадям недоставало корма, на миг средь ночи расступились тучи и сверкнула звезда единственная, князь рог взял и самолично заиграл тревогу.

– Ну вот и пробил час! Вставай же, русь! Путь нам открылся, пора!

– Ура! – ответила дружина.

Но прежде чем выступить наутро, Святослав снял уздечку со своего коня, простился с ним и в степь отпустил, на волю. Привыкший к табуну, другой бы не ушел и, прогнанный, все одно б тащился следом, а этот вдруг заржал пронзительно, сорвался и умчал незнаемо куда. Князь же пошел на выпас, где стоял табун молодняка, и выбрал себе нового, необъезженного, не ведающего ни удил, ни седла, ни плети. Наброшенный аркан едва не порвался, сдерживая недюжинную силу и прыть, кровавый глаз метал и сыпал искры, однако Святослав взнуздал его и, заседлав, тут же вскочил верхом.

Ретивый конь плясал под ним, взвивался на дыбы от буйства несмиренной крови, а князь уже кричал раджам:

– Подайте мне нечитанную книгу!

Раджи из своей кибитки ларец достали и, прежде чем отпереть его, гимн запели солнцу – ретивый жеребец ярился и скакал по полю, норовя сбросить седока. Наконец, жрецы из племени раманов извлекли харатейный свиток, окрученный железом, и, выстроившись клином, как птицы, поднесли его князю. Он принял книгу, однако же читать не стал, а спрятал под рубаху, поелику без кольчуги был и без брони.

– Ну а теперь откуйте мне копье! – велел им Святослав. – Да из того железа, что принесли с собой с реки Ганга!

Не долго думая раджи взошли на холм высокий, встали в круг-хоровод, и новый гимн помчался к богу Ра. Но никого и близко не пускали, дабы не смог позреть, в чем тайна ремесла. В тот час же тучи расступились, воссияло солнце, и от него взожгли огонь, вздули его мехом, и тогда лишь из другого ларца достали кус железа. Одни жрецы творили ритуал, суть пели и плясали, а двое из них начали ковать. Дружина зрела издали, холм окружив со всех сторон, однако и сюда, подобно волнам огненным, доносился громогласный грохот, тряслась земля. И сотворилось чудо! С каждым ударом молота трещали кости и тянулись жилы: боль терзала плоть, однако же она росла и ширилась. Вот уж кольчуги затрещали, рассыпаясь в прах, и латы облетали ровно листья. Не прошло и дня, а витязи преобразились в богатырей, да только без брони – в холстяных рубахах стояли, изготовившись на смерть.

А ежели бы встать поближе к тем ковалям? Не люди стали б – великаны!..

Искусные же кузнецы неутомимы были: единожды раскалив железо добела, ковали день и ночь, и отковать сумели в один прием и жало – суть навершение копья, и древко в сажень. Сначала остудили на четырех ветрах, после чего под гимны каждый трижды бросил его в небо, и, наконец, вонзили в сырую землю. И долго, три дня и ночи, земля горела округ древка, струился дым: вулкан возник, кипящий камень свергался вниз, огонь бежал в оврагах.

И наконец сошли с холма и принесли копье – вдвоем едва держали, а наземь опустили, так вчетвером с трудом подняли. Вручали князю так же, как нечитанную книгу, под гимны, и только Святослав принял его и вскинул во деснице – тут и усмирился конь необъезженный.

На месте покрутившись, князь ощупал лезвием копья твердь пространства и, отыскав в нем ход, незримый оком, метнул; копье в тот миг, будто луч солнечный, скользнуло вверх и, описав дугу, вонзилось в землю на расстоянии поприща и направлением на полдень.

– Ара-ра-ра-ра!.. – возликовали волхвы из племени раманов.

Дружина, выстроившись походным рядом, подхватила:

– Ура! Ура! Ура!..

Хор из тысяч глоток возреял над землей и, устремившись копейным ходом, разверз пространство. Наметом поскакали, оставив шатры и небольшой обоз на змиевых валах; раджи кибитки бросили и, выпрягши коней, поехали верхами – все так, словно не в дальний поход собрались, а прокатиться и размять коней.

Святослав скакал напереди, держа по левую и правую руку сыновей Ярополка и Олега, три белые рубахи вздувались ветром и, чудилось, несли сих всадников борзые кони, не касаясь копытами земли, мчали их вдаль, к копью. И вся дружина, избавленная от тяжести доспехов, суть холстяная, с одним оружьем, враз полегчавшим в десницах богатырских, и кликом на устах, неслась за ними следом. И уж никто не мыслил: “Се я, сущий!”, поскольку мысль слилась в едином клике и, обратившись в столп, летела впереди князей: “Мы, сущие под солнцем!”

А Святослав, достигнув своего копья, вновь ход поискал, в четыре стороны направив жало, и он открылся, да теперь там, где западает солнце – туда умчался луч, запущенный рукой. В третий же раз копье взметнулось в сторону полунощную; и будто совершался круг, по коему пройдя, должно вернуться назад, ко змиевым валам. Однако не валы увидела дружина, когда в четвертый раз копейный путь пролег встречь солнцу, а берег Дона в его верховьях.

Четыре поприща проехали – это ли расстояние? – а одолели четырехдневный путь. Нимало подивились гридни, поя коней в реке: ведь только утро миновало и впереди день целый. Далеко же уехать можно, коль мчаться с быстротой копья!

Еще один круг свершив к полудню, дружина выехала на берег реки священной Ра и очутилась в землях половецких между булгарами и Хазарским царством. Конные разъезды и одиночные всадники замелькали по окоему со всех сторон, потом дымы возреяли повсюду – то знаки тревоги для степных племен. След было б уходить, не ввязываясь в бой, однако же Святослав искал копейный ход, но навершение скользило по пространству или встречало твердь. Путь затворился! Внизу катила свои воды Ра – суть светоносная река, открытый и безопасный путь для всех народов Ара. Но ныне, именуемая то Волгой, то Итилем, была изрочена; как человек, меняя свое имя, меняет рок свой, нрав и образ, так и все на свете перерождается, если утрачивает исконное прозванье.

Река не пропускала. А между тем со стороны булгар зашевелилась степь: то ли табун коней на окоеме, то ли уж сила прет…

Здесь и не сдержался Свенальд, служивший в сем походе не за злато, но во имя веры.

– Кто супротивник наш? – спросил угрюмо. – Стоим на четырех ветрах враждебных: куда не кинь – повсюду клин. Я здесь бывал с Олегом, едва ноги унесли…

– Нет супостата здесь… И нет союзников.

– Но я же чую! А нос мой не обманешь!.. Мне ведомо, ходить так скоро возможно токмо волхвованьем, я хаживал с Вещим князем, как волки рыскали по свету, однако в чудеса не верю. Вели дружину развернуть в боевой порядок!

– Ждать буду! – Святослав коня кружил, копьем вычерчивая коло. – Не веришь ты, но верю я: откроется дорога!

– Я верю тебе, князь, – как ржавые дверные петли, голос заскрипел над ухом. – Ты исполчился супротив хазар, замыслил совершить то, что Олегу не давалось… Добро, и я пойду с тобой. Но токмо слушай старика. Мы кружим по степям, а след идти к Итилю, ко граду стольному и брать его в осаду. Столицу одолеем – Хазария падет, ибо утратит власть. Суть голову. Так принято от веку, так покоряли страны все